— Вот не можешь ты без понтов!
— Конспирация, — ответил немец. — Привет. Проходи, присаживайся.
Кэт подошла к креслу для посетителей, устроилась в нём, закинув ногу на ногу, и молвила:
— И тебе привет, боярин.
— Рассказывай, — сухо приказал тот.
— Тебя интересует только конференция? — уточнила девушка. — Или прям всё рассказывать?
— Начни с конференции, — уклончиво сказал немец.
— Ладно, — пожала плечиками Кэт. — Проверила это сборище по дороге, как ты просил. На саму конференцию не пошла, пообщалась с источником. Источник британец, сам присутствовал на церемонии после докладов. По его словам, у Штанмайера ничего не вышло, как ты и предполагал. Теорема Лобачевского-Кирхгофа в данных условиях неприменима…
— Её условия оценочны, — мягко возразил херр. — Заклинание сработало?
— Ну, мистер сказал, что руны светились, — лениво ответила Кэт.
— Теперь они по всему миру будут искать и проверять возможных кандидатов на перенос, — задумчиво молвил мужчина.
— Пусть ищут, — пожала плечиками девушка. — Эти хитрые немцы ведь все нам известны.
— По всему миру кроме… — ещё задумчивей проговорил немец и вдруг расцвёл улыбкой. — Катя! Ты нуждаешься в отдыхе!
— Да не устала, вроде, — настороженно проговорила она.
— Не спорь, начальству виднее! — с невероятной заботливостью сказал немец. — Ты немедленно эвакуируешься в Московское княжество.
— Но мне нужно хотя бы сдать дела! — успела возразить Кэт.
— Спать, — приказал мужчина.
Катерина обмякла в кресле. Херр снял трубку телефонного аппарата и заговорил по-немецки:
— Марта! Срочно автомобиль и санитаров из клиники. Пациентке стало плохо.
Голова почти не кружилась, я начал вставать с кровати вначале в туалет, а потом в баню и, наконец, вовсю разгуливал в госпитальном парке в сопровождении дюжих санитаров. Думали они, что лучше бы я лежал…
А может, совсем не умели думать — не отвечали даже на мои приветы — только пустыми глазами ощупывали окрестности. Да бог бы с ними, у меня всегда было о чём с собой поговорить.
Шёл я неспешно по аллеям меж раскидистых деревьев и сам себе не уставал поражаться. Вот вам-то как кажется, просто вселиться в иное тело? Ах, вы ещё не пробовали! А я пробовал???
Вот и болела жутко голова, а организм просто не хотел ей подчиняться — вдруг это чья-нибудь посторонняя голова!
Но постепенно мозги стали признавать некоторую мою легитимность, и тело начало меня слушаться. Как раз ноги и рёбра поджили достаточно, чтоб я смог ковылять. Значит, иду, с себя поражаюсь и сам с собой разговариваю.
Вот взять, к примеру, перенос меня. Первый вопрос — какая часть меня умудрилась, несмотря на боль, зацепиться за умирающие ткани? Сто процентов? Восемьдесят? Или сорок пять?
Кстати, боль можно считать первым положительным фактором, она не позволила мозгу тихо умереть. Вторым таким фактором можно считать волю. Именно моя воля является ядром меня, дублируется, как вирус, в каждой области мозга. Вызывая, между прочим, боль.
С волей ничего не поделать, она просто есть, как есть пока боль — это нужно перетерпеть или привыкнуть. Но как же насчёт всего остального? Вот те же алгебраические, геометрические и шахматные задачки, что я решал!
Начал вспоминать их, когда ещё не мог ходить, и быстро убедился, что забыл больше половины. То есть начало помню, а дальше середины уже не. Точно не сто процентов.
Хорошо, что организм отнёсся к моим умствованиям положительно — напрягался и почти не болел. Пользуясь его таким отношением, я запретил себе записывать решения на бумаге и разыгрывать этюды на натуральных шахматах — они нашлись в этом мире и пользовались большой любовью среди выздоравливающих. Так вот каждая задача должна быть решена и аккуратно уложена только в моей голове.
Вот гулял себе, вспоминал и решал задачи, и понял вдруг, что боль в голове — это просто непонятое ещё ощущение областей мозга. Быстро нащупал речевой и двигательный центры. Следующим шагом нашёл раздел мелкой моторики и выпросил у доктора карандаш и тетрадь — стал вести дневник.
Не отвлекаясь от решения задач, вышел-таки сам на себя. Моё «я», моя воля подчиняло себе всё. В том числе раздел запоминания и логики. Ну, живой мозг думает и запоминает одновременно, зависит от уровня энергии, направленной на конкретные участки.
Решать задачи стал заметно быстрее, хотя радости мне это почти не принесло — форсировал же через боль. Тогда и определил, что на логику могу выделить, самое большее, полтора процентика. Если больше, есть вероятность потерять сознание.