Между тем Зассенбург отправился к невесте. Он намеревался до вечера оставить ее в покое, но выдержал недолго, несмотря на то, что утром ушел от нее крайне раздраженным. Правда, Сильвия уже не мучила его капризами как прежде, но во всем ее существе теперь постоянно чувствовалось какое-то холодное молчаливое отчуждение, еще сильнее оскорблявшее его. И сегодня утром она так же оттолкнула его, но все-таки он снова пошел к ней, чтобы сообщить новость о ее двоюродном брате; это был предлог, чтобы увидеть ее еще раз.
Когда он вошел к невесте, то застал ее у открытого балкона. Она, в самом деле, казалась нездоровой, но на ее лице не было ни усталости, ни слабости; напротив, оно было каким-то лихорадочно возбужденным и полным ожидания. Узнав, что отец в Эдсвикене, она поняла, о чем там идет речь. После того прощанья Бернгард хотел избавить ее и себя от нового свидания. Он знал, конечно, что Гоэнфельс будет провожать своего друга в Рансдаль, и воспользовался этим, чтобы встретиться с ним там; и, действительно, так было лучше.
— Извини, если я помешал, — начал Альфред. — Я только хотел сказать тебе, что папа только что вернулся.
— Я знаю; я видела, как он подъехал.
— Но едва ли ты подозреваешь, какие новости он привез. Нас удивил уже его визит в Эдсвикен, результат же еще удивительнее. Твой кузен любит делать сюрпризы своими решениями. Он сделал это, уехав в Рансдаль, а теперь хочет возвратиться в Германию и опять поступить на флот. Кажется, ему стала невыносима когда-то столь желанная свобода.
Принца очень удивило то, что его новость была принята так равнодушно. Сильвия совершенно спокойно отошла от балкона и села, опустив голову на руку.
— Я думаю, он не смог вынести праздности, — сказала она. — Его тянет назад, к жизни.
— Ну, конечно! В этом он похож на твоего отца, который тоже считает пребывание здесь чем-то вроде изгнания, хотя Альфгейм вернул ему здоровье. Но что ты скажешь на это?
— Я? Важно только то, что скажет папа.
— О, он принимает блудного сына с распростертыми объятиями. Я никогда не поверил бы, что он простит так легко и так быстро; ведь они не ладили с первой же минуты знакомства, но сегодняшний день, кажется, сгладил все. Папа даже хочет привлечь к делу этого старого, хмурого морского волка, капитана Вердека, чтобы проложить своему племяннику дорогу для возвращения службу, и убежден, что Вердек сделает это с радостью. Для них Бернгард — человек будущего; они ждут от него подвигов во славу нашего флота.
В его словах опять послышалась горечь, проскальзывавшая и раньше в его разговоре с министром. Он всегда был на стороне Бернгарда и отстаивал его право на свободу и независимость; такого поворота он не понимал, а замечание о «мечтателе» больно уязвило его. Принц чувствовал, что его будущий тесть ценил только его княжеское происхождение и высокое положение, что этот энергичный человек с некоторым презрением относится к бесцельной жизни, которую ведет его зять.
— Еще посмотрим, оправдает ли Бернгард их доверие, — продолжал он, видя, что Сильвия молчит. — Пока он не сдержал слова, данного самому себе.
— Потому что нашел в себе силы сознаться, что был неправ? Мне кажется, это в десять раз труднее, чем продолжать упрямиться во вред самому себе. Что говорит о его намерении его невеста?
— Не знаю. Приятно оно ей не будет, потому что она, безусловно, рассчитывала жить с мужем в Эдсвикене. Боюсь только, что он не сидел бы дома; беспокойная кровь моряка постоянно тянула бы его в море. Во всяком случае, свадьба состоится в назначенный срок в следующем месяце. В этом он имеет преимущество перед нами.
Последняя фраза прозвучала несколько шутливо, но Сильвия не поддержала шутки; она ничего не ответила.
Ее молчание, очевидно, обидело жениха, и он продолжал с некоторым ударением:
— Наша помолвка будет объявлена, только когда мы вернемся, и папа до сих пор ничего определенного не ответил на мою просьбу отпраздновать свадьбу через три месяца, впрочем, точно так же, как и ты.
Сильвия упорно продолжала молчать; она сидела, стиснув руки и не поднимая глаз; ее грудь поднималась тяжело и неровно; наконец она тихо проговорила:
— Мне надо поговорить с тобой, Альфред.
— Только не о том, чтобы отложить свадьбу. Я уже как-нибудь выдержу эти три месяца в Берлине, все эти бесконечные визиты, балы и разные формальности, которым мы должны подчиниться. Я знаю, ты любишь это, тебе это нужно, и я покоряюсь твоему желанию; но не требуй, чтобы я выносил это дольше. Мы уедем на юг, будем плавать на «Орле» по Средиземному морю, отправимся в Индию или куда ты захочешь. Перед нами открыт весь мир, и ты еще совершенно не знаешь экзотического Востока, волшебного очарования тропиков…
Принц замолчал, потому что Сильвия встала в каком-то странном волнении и подошла к нему.
— Перестань, прошу тебя! Я должна сказать тебе нечто серьезное, неприятное… Я… — Она замолчала, как будто у нее перехватило дыхание, и вдруг порывисто воскликнула: — Я не могу быть твоей женой, Альфред! Возврати мне свободу!
Принц вздрогнул от неожиданности; несколько минут он сидел молча, не шелохнувшись, и смотрел на свою невесту, на лице которой выражалась мука.
— Что… что это значит? — спросил он, наконец.
Сильвия хотела ответить, но, увидев, как поразило его это признание, промолчала — у нее не хватало мужества.
Альфред тоже встал; казалось, он только теперь понял ее слова, но все еще продолжал машинально повторять:
— Ты не можешь? Почему?
— Я не могу любить тебя так, как ты этого требуешь.
— Разве ты любила меня когда-нибудь? — жестко спросил он. — Ты никогда даже не старалась сделать вид, что любишь меня.
Сильвия опустила голову как человек, сознающий свою вину.
— Прости, я знаю, какое страдание причиняю тебе своим признанием, я очень долго боролась с собой. Еще сегодня утром, когда ты приходил ко мне, я хотела сказать тебе это, однако у меня не повернулся язык. Но надо же когда-нибудь это сказать. Я не хочу идти к алтарю с ложью на устах, не хочу лицемерить всю жизнь. Ради меня и ради самого себя не удерживай меня! Верни мне свободу!
Зассенбург не двигался и смотрел на бледную как смерть девушку, которая дрожала перед ним всем телом, однако в ее лице было выражение отчаянной решительности. Неужели это действительно была его капризная, своенравная и, в сущности, холодная как лед, невеста, так часто игравшая им и его страстью и так спокойно и сознательно повиновавшаяся воле отца и собственному честолюбию, когда ей показали княжескую корону? Он никогда не обманывал себя иллюзиями относительно этого, но ведь она вообще не умела чувствовать и любить; он не имел права требовать от ее русалочьей натуры того, что было для нее невозможным. Теперь же он видел перед собой молодую девушку, вся душа которой, пылкая и страстная, открылась в этом признании, которая со страхом просила, умоляла освободить ее от нелюбимого человека. Значит, «немилостивая богиня» ожила, она проснулась, наконец, для жизни. Чудо, о котором он столько раз мечтал, свершилось на его глазах, но он был тут ни при чем!
— Кто научил тебя этому? — спросил принц глухо и с угрозой, судорожно сжимая ее руку. — Кто? Я хочу знать!
— Пусти, не мучь меня! — Сильвия попыталась вырвать руку, но он держал ее крепко, как в тисках.