Русь Богатырская. Былинные сказания

Не влекла-то Добрыню торговля,
Увлекло Добрыню погляденье.
И пошёл он, скоморох, ко Вавиле,
Отпроситься у деда на свободу,
Полетать по миру вольной птицей,
Походить по водам во походах.

Говорил скоморох Вавило:
«Ты куда от нас, Добрынюшка, уходишь?
Ты куда от нас, соколик, улетаешь?
Али мало было тебе ласки?
Али не было от нас тебе привета?
Аль тебя на обеде обделили?
Аль тебя на веселье потеснили?»

«Ты прости меня, дедушка Вавило!
За моё прости такое упрошенье.
Ты меня-то ведь, дедушка Вавило,
Воскресил да высоко возвысил.
Дал мне гуслями новую душу
И соколика сделал крылатым.
Только соколу, дедушка Вавило,
На одной-то нельзя сидеть ветке —
Эта ветка станет хуже клетки!
Ты дозволь мне, дедушка Вавило,
В небо синее возлетети,
Весь мир с высотины оглядети,
По-за облакам ходячим побывати,
Поширять выше гор вершинных.
Воспарить у самого солнца!»
Отпустил Вавило Добрыню.

По морской глубине, по высокой волне,
Выплывают корабли белопарусные.
Корабли идут, корабли плывут,
Красным золотом на солнышке поблескивают.
Корабли-то ведёт богатый гость Степан,
С ним — гусляр-скоморох млад Добрынюшка.

У Степана, у гостя торгового,
У богатого да именитого,
У него был перстень — дорогой перстенёк:
Дорожил он им, пуще глазу берёг.
А блистал этот перстень жарче золота,
А сверкал он сверкальнее и яхонта,
Был светлее он скатна жемчуга,
Горячее весеннего солнышка.
Кто ни взглянет на перстень—глаз не может отвесть:
Будет сниться во снах перстенек лихостной.
А носил его Степанушко по тайности —
Он на правой руке да под закрывинкой.
Выговаривал ему Добрынюшка:
«Сколько езды мы с тобою ни выездили,
Сколь ни выходили мы путей да дорог,
А ни разику, Степанушко-батюшка,
Не открыл ты мне перстень заветный свой!»

«Показать покажу тебе, Добрынюшка!
Покажу перстенёчек, Никитьевич!
Покажу я тебе, другу младшему!
Покажу его тебе, сыну названому!
Показать покажу, да только клятву возьму.
Дай ты слово, Добрыня, слово клятвенное,
Дай обет-зарок, заклятье мне,
Что забудешь ты этот перстень мой,
Что из дум его ты повыкинешь.
А иначе из нас кто-нибудь из двоих
Из-за перстня погибнет во жестокой борьбе!»

И поклялся Добрыня, не задумывался.
Открывал ему тайну про перстень Степан:
«Было дело давно, млад Добрынюшка!
Был тогда молодым я охотником.
Был тогда молодым я ловитником.
Был тогда молодым я пловцом-рыбаком.
Был тогда простым я работником.
Не владел кораблями, ни землями.
Не владел теремами, ни палатами.
Не владел я рабами подневольными.
А владел я руками рабочими,
Да владел я плечами богатырскими.

Вот пошёл я на ловитву, на промыслы
Да во те ли во страны во Поморские,
На холодное море, море северное.
Да поймалася мне там поимина:
То ли зверь морской, то ли рыбина.
Не видал, не едал, не слыхал я такой.
Мне бы невидаль ту кинуть в море-волну.
А вот я поглядеть разохотился,
Распластать ту диковину надумался.
Полоснул я ножом по чудовине,
Поразрезал нутро у невидали.
Отыскал-нашёл в ней находочку:
Перстенёчек вот этот да с судьбой роковой!
А не брать бы мне, не владеть бы им!

Он душу мне своим сверканьем прожёг!
Он разум мне совсем огнем помутил!
Он сердце мне сияньем выхолостил!
Не тянись, не рвись, млад Добрынюшка,
Поглядеть на такой перстенёк проклятой.
Во прожжённой-то душе, в мутном разуме
Разожглась нужда посамохвалиться:
Я коварного того найдёныша
Показал друзьям всем товарищам.
А и други мои той же негодью,
Увидавши тот перстень, возгорелися.
Погубил я, похвалыга, и себя и других,
Ох, перстень злой, огневой-змеевой:
Души он друзьям, как и мне, прожёг;
Он и разум, как и мне, помутил огнём;
Он им сердце, как и мне, сияньем выхолостил!
Пораспалося братство дружное!
Началась из-за перстня ссора дикая,
Злоба лютая, ненависть великая,
Драка-битва-борьба озверелая.
Пролилась тогда кровь невинная!
Я взял-отстоял; да не разумом:
Победил-побил озверелиной.
Вот я с тех пор на душе ношу
Грех великий в себе, млад Добрынюшка!
От долгих от лет, от скитаний, от бед
Прояснилось моё разумение.
Растуманился ум да разум мой.
А душе-то моей успокоеньица
Как не было, так и нет его!
Знаю: всё из-за него, из-за перстня того!
Мне бы выкинуть его, утопить-пожечь!
Да увы, сделать это — выше сил всех моих!

Тайну я тебе поведаю, Добрынюшка:
Перстенёк ненавистный все богатства мне дал!
К нему золото льнёт, к нему жемчуг летит,
К нему рвутся каменья драгоценные!
И пока володею этим перстнем я —
Вся богатина мировая моя!
Мне ведь только приехать, мне только прийти:
Во дворцы к королям, во палаты к царям;
В терема ко князьям, во торжища к купцам;
Углядеть всё узреть жадным поглядом —
И богатства-сокровища царские,
Все каменья-владенья королевские,
Все скопленья-наживы купеческие,
Обретенья-украшенья все княжеские,
Всё притянет мой перстень своей силой себе!
Всё отнимет-возьмёт, всё мне передаст!
Такова в перстеньке этом силушка!
Да ведь страшный тот перстень, Добрынюшка,
Сердцу счастья не дал, ни покою душе!

Что ношусь я по миру? Что же гонит меня?
За какою нуждой окружен я враждой?
Ах, не перстень мне служит, а я перстню служу:
Раб слугатый безвольный у богатств у своих!
А расстаться с ним у меня нет сил!
Не тревожь ты, Добрыня, душу чистую!
Не желай, не гляди на перстень страшный мой!»

А и тут любознайство Добрынино
Взяло верх над Добрыниным разумом:
Посмотрел-поглядел на Степанов он
На волшебный, на страшный перстенёк роковой...
А и диво сдивилось тут дивное,
А и чудо расчудесилося чудное;
Чудо чудное да плачевное:
Потушил перстенюга во Добрыне добро!
Разжёг перстенюга во Добрыне зло!

Злобным проблеском у Добрынюшки
Разгорелися на этот перстень глаза.
Поднялась волна неутолённая.
Народилася задума потаённая:
«А Степан-то стар! А Степан-то хил!
Мне Степана взять — что пылинку снять!
Я Степана возьму да за горло схвачу.
Дух вон из него, а труп — на волну!
Завладею волшебным этим перстнем я.
Пусть мир тогда узнает — раб я или нет!»

А Степанушко-то, он догадлив был.
Прочитал на лице у Добрынюшки
Он задумья такие злодейные...
Он ведь знал, он ведь ждал: ведь нахлынут они —
Он и встретить их приготовился.
Приберег он гусли Добрынины,
Тронул струны на гуслях, сам их в руки вложил
Гусли эти Добрыне Никитьевичу.
На живые на струны возложил сам персты,
Гусляровы персты звукотворные.

А и гусли зазвенели, заиграли они.
Чудным-сильным тем рокотаньем своим
Потушили гусёлышки в Добрыне зло.
Возожгли гусёлышки в Добрыне добро.
И очнулся Добрыня и на перстень взглянул,
Но другим своим, чистым поглядом!
И сиянье от перстня злоботворное
Победил тут Добрыня просветленной душой...

Закружилися гости торговые
По всему-то по миру да по всем морям.
Поднималась на морях непогодушка
Волновая-грозовая-непогодливая.
Вот волна волнит, вот гроза грозит!
Вот ветер ветрит — потопить норовит!
Ты бери, ты бери, млад Добрынюшка,
Ты бери свои гусли яровчатые!
Ты сыграй, ты спой свою песню-игру!
Может, песню последнюю-прощальную
Ты сыграй перед грозою погибельной!

Бушевало-рокотало море грозное.
Валовало валами девятыми.
В этом рокоте, в этом клёкоте
Зазвенели-загремели гусли звончатые.
Полилась тут песня Добрынина
Она рвётся и льётся-возвышается,
Над волнами-гребнями разлетается.
И гремят грома, И Грохочут валы,
А Добрынины гусли громливее,
А Добрынины гусли грохотливее,
Всю грохочущую непогодицу
Заглушают громы-грохоты гуслярные.
Жгут-сверкают молнии свистучие,
Оглушают громы трескучие,
А звучнее у Добрыни песня звонкая‚
А сильнее у Добрыни струны гусельные!

Заглушил гусляр Добрыня шум — морскую грозу!
Заглушил гусляр Добрыня море бурное!
Порассеялись тучи тёмные!
Прояснилося небо синее.
Подходил ко Добрыне купец Степан,
Говорил гусляру он таковы слова.
«Ай‚ спасибо тебе, Добрынюшка,
За твою игру победительную!
Ты две песни сыграл, две спасительные.
Победил ты первой песней страшный перстень мой,
В нём всю силу враждебную-алчную!
Ты второю своею песнею
Победил зло морское, Добрынюшка:
Утишил-укротил непогодицу,
Смертоносную погубительницу.
Ты спас опять от погибели
Корабельную дружину торговую.
А и спеть тебе, Добрыня, третью песенку!
Для меня, может, песню последнюю!
Для тебя — дай бог — ещё начальную!
Ты сыграй, ты спой песнь для силы моей!
Ободри мою душу да возвысь её!
Окрыли ты меня, вознеси ты меня,
Чтоб хватило мне духу расстаться с моим
Заколдованным этим спутником:
Роковым да лжеродным, коварным кольцом!
Этой третьей твоей песней-победою
В руки силу вложи, в сердце волю мне дай...
Ты играй, загусельщик на гусельках —
Я снимаю кольцо своё поганое!»
На такие на речи на Степановы
У Добрыни душа повозрадовалась:
Поднялась-полетела на высокий полёт —
Заиграл Добрыня песню дивную!
И на подвиг, и на жизнь, и на смерть заиграл.
И возвысился Степанушко песней той:
Он снял кольцо, перстенёк стащил,
В средиземные волны закинул его.
Просияло лицо у Степана-купца,
Да упал он без силы на палубу.
А победная песня Добрынина
Обратилася в песню печальную.
Говорил Степан слова последние:
«Ах, не знал я, не ведал, не догадывался,
Что во мне так мало человечества:
Кольцо своей злою силою
Во мне душу людскую повыдушило.
Оттого-то я и бездушным был!
Оттого-то никогда меня не трогали
Ни мольбы, ни стоны материнские,
И ни слёзы голодные сиротские,
Когда деньги мои, моё золото
Отнимало у бедных последний кусок,
Обрекало несчастных на голодную смерть!»

По широкому, по седому Днепру
Корабли бегут белопарусные.
Из далёких дорог, из далёких путей,
Из чуждых стран они вертаются —
Без Степана кораблики Степановы.
На крутом берегу, да на жёлтом песку,
Тут сходил с корабля молодой гусляр:
Удалой сходил Добрынюшка Никитьевич.