Отвечал Алёше скоморох Зная́й:
«Много буести, Алёша, в тебе,
Носят храбрые мысли твой ум и тебя
На великое на дело витязенское,
Да сдержи ты безумную смелость свою,
А возьмися за разум да во́йми мне:
У Тугарина-то Змея козарского
Есть одно у него да место слабое —
В лоб-то Змея Тугарина убить нельзя,
Да слаба козарская поты́лица.
И не честь тебе хвала молодецкая
Погибать-согорать во змеёвом огне,
Будет честь-хвала молодецкая
Изловчиться, ударить по затылку ему,
Не мечом, не булатом, хоть бы палкою,
Хоть бы посохом, хоть подорожной клюкой,
От удара такого богатырского
Змей козарин Тугарин испустит дух!»
Молодой да смелый Алёшенька,
А на тот на миг он догадлив был:
Утишил своё сердце богатырское,
Усмирил свою буесть воинскую,
Уж не хочет красоваться он доспехами,
И сказал Алёша скоморошине:
«Ты снимай своё платье скоморошное,
Одевай ты моё богатырское,
Ты бери и коня, и всё оружье моё,
А оденусь я по-скоморошески,
Да возьму твой посох, скоморошью клюку!»
Так сказано, да так и сделано:
Скоморох с богатырём переоделися,
Они одёжею переменялися.
Скоморох Зная́й — он сел на коня,
Сам Алёша пошел с подорожной клюкой.
А клюка-то она и не проста была,
А в клюке-то вес девяносто пудов.
Говорил на прощанье Алёше Зная́й:
«Ты возьми ещё гусли скоморошные,
На честном на пиру у Володимира
Пригодятся тебе мои гусельки!»
«Я бы взял твои гусли, скоморох Зная́й,
Да владеть-играть не умеючись:
Отродясь не бывал я загу́сельщиком!»
«А беда невелика в том, Алёшенька,
Мои гу́сельцы-те самогудные:
Они сами рокочут, они сами поют.
Ты умей только мыслию смыслити, —
Мои гусли сами подпоют тебе;
Ты умей только чувством счувствовати, —
Подыграют-подгудят гусли чувствам твоим.
А от гуслей моих — мысли смы́сленнее,
От яровчатых — все чувства счу́вственнее!»
Тут с Алёшей Зная́й расставалися.
Приходил Алёша в славен Киев-град.
Попадал богатырь на почестен пир,
На почестен — не честен, на посра́мищен:
Пир во гриднице у Владимира,
Да хозяин на нем — не Владимир-князь.
Видит видище витязь невиданное,
Слышит слышище Алёша неслыханное:
За почётным за княжьим золотым столом
Восседает не сам Володимир-князь —
Там Тугарин Змей величается,
Над боярами-князьями изгаляется,
Со княгиней Гореславой Королевичной
Змей милуется да целуется,
Обнимает Гореслава Тугарина
На глазах да у мужа Володимира.
А Владимир Тугарину прислуживает,
Яства, мед, вина Змею поднашивает.
Заявился скоморох на этот пир на срамной.
Он Тугарину Змеёвичу не кланяется,
Поклоняется поясно Владимиру.
«Ты скажи, государь Володимир-князь,
Есть ли место скомороху на таком на пиру?»
Володимир-князь заикается,
От испугу словами подавляется.
Змей Тугарин на Алёшу рассержается:
«Ты откудова, невежа деревенщина,
Ты слугу привечаешь, места спрашиваешь,
А меня, государя, не желаешь признать?»
Скоморох тут Змею выговаривал:
«Змей Тугарин, ты собака, а не князь-государь,
А собака-та лает — ветер носит тот лай,
Не с тобой, пёс, беседа — со Владимиром!»
Змей Тугарин Змеёвич возъяряется,
За кинжал харалужный хватавается,
В скомороха с хрюком-рёхом кидавается.
Млад Алёшенька увертлив да ухватлив был:
Увернулся, ухватил то кинжалище —
Тяжело, велико, востро лезвие
Серебром чистым к черню припаяно,
Серебра на припой пошло двенадцать пудов.
Удивился Змей, бельма вытаращил.
«У тебя, скоморох, и холопий вид,
Зато сила, видать, богатырская,
А тебя я за это пожалую,
Я слугой тебя верным сделаю,
Будешь ты мне служить верой-правдою.
И даю тебе место почётное:
Ты поди, ты садись хоть и подле меня,
А другое место — супротив меня,
Третье место — садись, куда захочется!»
Отвечал скоморох Тугаретину:
«Рядом с князем сидеть Володимиром
Раньше было место почётное,
А сидеть да со Змеем Тугарином
Нынче стало место позорное.
А не сяду‚ Тугарин, я ни рядом с тобой,
А не сяду, Тугарин, супротив тебя,
А я сяду за печкой за мура́вленкой.
Раньше место было само низкое тут,
Нынче стало оно самое почётное».
Сел Алёша за печку за мура́вленку.
Приносили повара на блюде лебедя,
Принимал-подавал его Владимир сам,
И хватал-глотал, с костьём заглатывал
Одного за другим лебедей-те Змей —
Успевай, повара, да нажаривать,
Торопись, Володимир, ко столу подносить.
А Алёшенька-скоморошинка
Во своём углу приговаривает,
Подпевают ему гусли самогудные:
«Гой вы, косточки вы лебяжие,
Позаткните собой глотку вражью вы,
Подавись-поперхнись ты, Тугарин Змей,
Задохнись-растянись, за столом околей, —
По-собачьему да по-волчьему;
Никому бы псу и не помочь ему!»
Лебедь жарена у Тугарина
Позаткнула Змеине всю гортанину.
Змей-то давится, пастью хамкает.
Принимались отливать аж лоханкою.
Не одна лохань залита́ в гортань.
Вота будто тут Змей отутовел.
Избранился Змей не по-хорошему,
Он сказнить велит скоморошину.
Тут Алёшенька и не скрывается,
Своим именем и прозывается:
«Я‚ Алёша Попович, это я, богатырь,
Истреблю тебя, Змея, во честном бою!»
Рассмеялся Тугарин, распотешился:
«Много лет я искал да выспрашивал,
Где Алёшка Попович, богатырь на Руси?
Говорилося: он будто смел да силён;
Вышло: кроха из крох, скоморох, худ и плох.
И меня, да такой, вызывает на бой!
А ведь я тебя, Алёшка, глотком сглону,
А ведь я тебя, Алёшка, огнем спалю,
А ведь я тебя, Алёшка, в песок сотру!
Да с пировли мне уходить не пора.
Эй, Владимир-слуга, выставляй борца,
А я выставлю супротивника.
Буде мой поборет — ты отдашь мне в заклад,
В отсеченье Алёшкину голову,
Буде твой поборет — ты Алёшку бери,
Посади его во глубок подвал!»
Совершился торг, согласился князь,
Поязался Владимир Тугарину
Услужать и головой, хоть Алёшиной.
Да взыграла душа богатырская,
Да восстала гневая Алёшина:
«А не надо, Владимир, утруждать себя —
Выбирать борца-поединщика,
Это сам я пойду на потешный бой,
Сам я выберу себе и козарина,
Я тебя выбираю, Тугарин Змей,
Хочешь — здесь и начнём битву-се́ченье,
Хочешь — выйдем на бой в поле чистое,
Уж потешиться — так смертной схваткою!»
Не замедливал Алёша, нож выхватывал,
Тот козарский-тугарский булат-кинжал.
Испугался Тугарин, стал упрашивать:
«Мы давай с тобой, Алёша, побратуемся:
Будешь ты на Руси моим наместником!»
«Ах, свиное ты рыло, ах, поганый козар, —
Неподкупно богатырство русское,
Непродажны русские витязи,
Хочешь — бой принимай здесь во гриднице,
Хочешь, пёс, — выходи в поле чистое.
Будем биться с тобой мы один на один!»
Бой Алёшин со Змеем Тугарином
Выезжал Змей Тугарин в поле чистое —
Латы, шлем, броня, кольчуга колдовские на нём:
Не пронзает броню калена стрела,
Не сечет шелома булатный меч,
Не прокалывает лат копьё тяжёлое,
Не берет кольчуги сабля острая,
Ни кинжал, ни акинаки харалужные.
Сам Тугарин-козарин — великан на коне,
А под ним — конь крылатый, крылья огненные.
Впереди — два серых волка, да два вы́жлока[17],
Позади-то летят два чёрных ворона.
Выходил на бой Алёша без кольчуги, без лат,
В скоморошной одеже да с гу́слями,
Да за поясом кинжал, да скоморошья клюка.
На Алёшу Тугарин надвигается,
Волки-вы́жлоки ощеряются,
Конь крылатый огнём разгорается,
Чёрны вороны нависаются.
Распинал волков Алёша, выжлоков,
Раскидал Алёша чёрных воронов,
в руки брал Алёша гусли самогудные‚
Возвышал к небесам богатырский глас:
«Небеса, моё небо синее!
Я иду под тобой на неравный бой.
Собери ты, небо, тучи грозные,
Громы-молнии‚ ветры-ви́хори,
Ты пролей из туч частый-крупный дождь,
Ты пролей, пролей ливень ливистый,
Ты залей-затуши гриву пламенную,
У тугарского коня крылья огненные,
Ты сорви-отнеси их ветром-ви́хорем!»
Рокотали-звенели под Алёшин зов
Самогудные гусли звончатые.
От великого слова-рокота
Пробуждалося небо синее;
Собирали небеса тучи грозные,
Надвигали со громами да со молниями,
Опрокидывались частым-крупным дождём,
Потухали огни под ливнем-проливнем.
Стал не жарок жар у огнистых крыл.
А и тут он, Алёша, изворотлив был,
Подбегал — не замедливал к Тугарину,
Закричал сквозь небесные грохоты,
Заглушал все громы, ветры-ви́хори:
«Ты, Тугарин Змей, ты Змеёвич сын,
Почему уговора не выдерживаешь? —
Сговорились мы биться один на один
А ты вывел за собой рать великую!» ‚
Обернулся Тугарин, поглядел назад
Тут Алёшенька да очень скорым был,
Поворотливым да догадливым,
Ухватил он клюку подорожную,
Размахнулся, ударил по заты́лице
Повалился на землю Тугарин Змей.
И на грудь ему Алёшенька заскакивал,
Вынимал-заносил тот тугарский кинжал.
А Тугарин Змей да и очувствовался,
Стал Алёшеньку он неправдой корить:
«Не по правде ты вёл, Алёша, бой,
Непочестно богатырству русскому
да губить врага коварством-хитростью!»
Отвечал тут Алёша Тугарину:
«У врага не искать мне правды-истины,
Не тебе корить да коварством меня.
А не ты ли, козарин, в безоружного
Да разил меня этим кинжалищем —
Этот нож я теперь и обращу на тебя.
И не я тебе, псу, отрезаю башку,
Отсекает её твой кинжал, ты сам!»
Обезглавил Алёша Тугарина. .
Поднимал башку у чудища огромнейшую,
Подходил ко крылатому Змеёву коню,
К торокам её приторачивал[18],
Отправлялся в Киев на тугарском коне.
А из терема златоверхого
Гореслава глядит Королевична,
Все глядит-поглядает в поле чистое,
Все ждёт-поджидает друга милого,
Полюбовника Змея Тугарина.
И кричит-зычи́т она с радостью:
«Едет, едет Тугарин, мои сердечный друг,
С поля чистого, с битвы-се́ченья
Он везет за седлом приторочену
Поотсе́ченную голову Алёшкину!»
Поглядел из окошечка косявчатого
Робким взглядом Володимир-князь
И не знает сам: что поделать ему —
То ли радоваться, то ль кручиниться?
Не то с грустью князь, не то с радостью
Говорит Гориславе Королевичне:
«Не Тугарин это едет с боя-се́ченья,
То Алёша Попович на тугарском коне
Едет к нам с головою Тугариновой!»
Гореслава без стыда запричитывала,
Широкими рукавами заразмахивала:
«Деревенщина, Алёшка, ты засельщина,
С милым другом-то да разлучил меня,
С молодым моим Тугарином Змеевичем!»
Эти речи Гореславины бесстыдные
За досаду показались Володимиру,
Приказал он Алёшу поче́стно встречать,
Сам сказал Гореславе Королевичне:
«И тебя я, потаскуха заморская,
Не оставлю без награды моей княжеской
Я навек соединю тебя с Тугарином...»
Алёша Попович и Илья Муромец
Проговаривал Алёшенька дружинушке своей:
«Гой вы, витязи удальцы-молодцы,
А кипит в нас сила богатырская,
А горит в нас удаль молодецкая,
А поищем мы дела себе по плечу!»
Друг друга вопрошали младовитязи:
«Не поехать ли нам во Смоленск славен град?
Не поехать ли да во Чернигов нам?
Не поехать ли в стольный Киев-град?»
И на то ответствовал Алёшенька:
«А нельзя нам поехать во славный Смоленск —
Там калашницы хороши-пригожи,
А пекут они калачики расчудные:
По калачику съедим — ещё захочется,
По другому съедим — так и по третьему
Затоскует-заболит молодая душа.
Не расстаться, не уехать из Смоленска тогда.
И пройдёт про нас‚ молодцев, слава худа!
А нельзя нам поехать и в Чернигов-град,
Хороши там девушки-черниговки:
Заглядимся на них да загуляемся,
Позабудем про дела про богатырские —
И пройдет о нас слава ещё хуже той,
От востока пройдёт и до запада.
Не поедем и в Киев — у Владимира там
На пировле-то позапируемся,
Потеряем от вина разум-головы —
И пройдет про нас слава самохудшая
По вселенной всей, по исцелине.
А поедем мы во дозорный поход,
Буде встретим нахвальщика-ворога —
Вступим в славный с ним богатырский бой;
А не встретим — постреляем гусей-лебедей!»
Было сказано так, да так и сделано.
Миновала дружина славен город Смоленск,
И Чернигов, и Киев стороной прошла.
А и тут на пути да на поприще
Повстречалася рать половецкая.
И страшна, и грозна надвигалася,
Красен Киев полонить похвалялася.
Сказовал тут Алёша Попович млад:
«Уж ты гой еси, дружинушка хоробрая,
То приспело нам дело, и немалое:
Понапустимся мы на вражью рать,
На хвастливую, на половецкую‚
Упасём от беды стольный Киев-град —
Наша выслуга не забудется.
А пройдёт про нас славушка великая,
И дойдёт до Ильи она до Муромца.
Не дошедши старик нам поклонится».
Развернулся Алёша со дружиною.
Завязалася битва долгая.
И не выдержала сила половецкая,
Разбежалася рать великая,
И по полю, и за поле, за пески, за кусты.
Дело славное свершили добры молодцы:
Поочистили дорогу прямоезжую.
И сказал Алёшенька соратникам:
«А не стыдно нам теперь и на людей поглядеть,
А поче́стно появиться в стольном Киеве ——
Послужили верой-правдой мы Владимиру!»
В чистом поле на дороге — там не дым дымит,
Не туман по земле расстилается,
И не гром гремит, и не ветер гудит,
То гремят, то гудят кони добрые,
Из-под ног от копыт пыль столбом пылит —
Это едет дружинушка Алёшина.
Впереди-то дружины не огонь горит,
Не заря-свет, не солнце занимается,
Впереди летит слава богатырская,
От востока проходит и до запада.
Долетела до Смоленска, до Чернигова,
Прошла славушка повсюдно и до Киева.
До горы она дошла и до Черниговки,
До того ли до холма до окатистого,
До тоя ли до березоньки кудрявыя,
До того ли до шатра белополотняного,
До стар казака Ильи Муромца.
В один час дошла, в один миг пришла
До Владимира и до Ильи она,
Эта слава одна, и одним светла,
Да по-разному славушка встречена.
Илья Муромец сын Иванович
Сам с собой говорит да дивуется,
Он заглазно дружинушке кланяется:
«Добры молодцы, храбрые витязи,
Вы-тко ездили дорогами далёкими,
Поочистили пути прямоезжие,
Поразбили силу-рать половецкую,
До меня-то вы с Алёшей не доехали,
От меня слова доброго не слушали,
Видно, ехать мне самому в Киев-град!»
В эту пору да в это времечко
Говорил князь Владимир таковы слова:
«Не по мысли мне Алёшка поповский сын.
Эта выслуга да не по думе мне,
Эта слава да не по сердцу идет.
У меня на то спросу не спрошено,
Не моею думой дело сделано...
Запереть ворота, стены-крепости,
Заложить все заставы городо́вые,
Не пускать Алешку со дружиною!»
У закрытой заставы, затворённых ворот
Со стены одно дружинушка услышала:
«Тебе в Киев, Алёша, не приказано,
К Володимиру будет отказано!»
Повернулася дружина опечаленная.
От ворот поворот такой не радостен.
А куда теперь ещё путь держать?
В поле травушки поприклонилися,
Алы цветики испоблекли все,
Затуманилось солнце красное,
Кони-лошади да понурилися —
Нога за ногу запинается,
Голова к земле опускается.
Ах, дороженька, ты под врагом была,
А свободна теперь да поочистилась
От того ли от Алёшеньки Поповича.
А по ней-то навстречу богатырь спешит,
Он спешит-поспешает-торопится,
Илья Муромец сын Иванович.
А и тут богатыри повстречалися.
Говорил стар казак таковы слова:
«А спасибо вам, удалые витязи,
За победушку за вашу за ратную.
А вы чем, богатыри, опечалованы?
Али радость вам ваша не радостна?»
«А спасибо за привет твой, атаман Илья,
И победа нам — радость радостна,
Да у князя мы во немилости:
Нам к Владимиру явиться изотказано!»
«Гой вы, добрая дружинушка хоробрая,
Вы вертайтеся со мной в Киев-град,
Честью встретит вас Володимир-князь!»
«Ай мы были уж у Киева употчеваны:
От ворот поворот нам указан был.
Не проси, не поедем мы назад, Илья!»
В миг един атаман был у Киева.
Он застав-крепостей открывать не просил,
У ворот приворотников не спрашивал,
Через каменные стены перемахивал,
Доезжал до двора до Владимирова,
Ко тому ко столбу ко точёному,
Ко тому ли колечку золочёному,
Ко тому терему княженецкому.
Забегает Илья на резное крыльцо,
В сени новые, гридню светлую,
Бьет челом стар казак ниже пояса:
«Уж ты здравствуй, князь стольнокиевский,
Поздравляем с победою немалою,
Залетали ли сюда ясны соколы,
Добры молодцы с Алёшенькой Поповичем?»