Выбрать главу
Пьяного Дуная эти речи Женины поуязвили: Эха срамота-де от бабы! Экий позор да перед князем! Выкрикнул громко Дунайко; «Слушай ты, жена молодая! Ты вставай на резвые ноги, Выходи во чистое поле. Там мы узнаем-испытаем, Кто из нас быстрее-острее, Силой кто сильнее-удалее, Кто стреляет лучше из лука?»
Вышел Дунай в чисто поле, Положил серебряно колечко На свою на голову на буйну. Острый нож Дунай перед колечком Перед серебряным наставил, Говорил Днестрице-молодице: «Выходи, Днестра, удалая! Ты бери лук тугой в руки, От меня во чистое поле За пятьсот шагов удалися, Положи на тетиву шелкову Стрелочку каленую-перёну, Натяни-спусти её из лука. Попади в серебряно колечко! Пропусти по острию ножову, Чтоб стрела прошла-прокатилась, Ан за колечком и распалась На две на равных половинки!»
Слушалась Днестрица-молодица. В поле удалялась-уходила, Стрелочку из лука выпускала: Прокатилась стрелочка калена Вдоль да по острию ножову, Прямо во серебряно колечко. Стрелка по ножу прокатилась, Стрелка на остром разрезалась, Стрелка пролетела за колечко, На две половины распадалась. Три раза Днестрица стреляла, Три раза в колечко попадала, Три раза стрелу разрезала, Все на голове у Дуная.
Говорит Дунай сын Иваныч: «Становись теперь ты, Днестрица, Супротив меня на то же место. Положу тебе я колечко На головушку твою на буйну. Нож возьми тоже булатный. Буду теперь стрелять я! Пропущу стрелу во колечко Трижды я по три раза!»
Хочет сделать так Дунай Иваныч, Да не хочет этого Днестрица: «Ты прости меня, моя держава, Что я по глупости по женской Супротив тебя наговорила! Ты же меня, глупую бабу, Накажи за глупости за эти, Закопай по пояс в сыру землю, Бей меня, Дунай, по нагу телу, Только не стреляй теперь из лука В это серебряно колечко. Ты теперь пьянёшенек, держава; Ты теперь хмелёшенек больно; Ты убьёшь меня. промахнешься! Сгубишь две головки неповинных! У меня с тобой-то во чреве Чадо посеяно в утробе: Ножки у милого чада В чистом серебре по колено; Ручки — по локоточки В золоте червонном у чада. Позади у чада светел месяц, По косицам — ясные звезды, Очи — два светлых солнца!»
Пьяный Дунай не внимает, Он-то, хмельной, не понимает, Ничего Дунай не разбирает, Ставит Дунай Днестрицу На голове со колечком. Лук он тугой поднимает, Стрелочку калёну накладает, Тетиву шелкову натягает, Стрелочку перёную пускает.
Хмельные очи — они кривы, Пьяные руки дрожливы: Полетела стрелочка калёна Да и не по острию ножову, Да и не во серебряно колечко, Полетела стрелка к молодице, В белые груди ко Днестрице. Погубила стрелочка калёна Жену молодую у Дуная. Пала молодица на землю. Алой кровью рана задымилась.
Тут-то Дунай и протрезвился. Тут-то Дунай и очнулся. Будит Днестрицу — не разбудит. Голову над мёртвой склоняет, Частые слезы роняет. Тихий Дунай слёзно плачет. Острую сабельку берет он, Остриём вверх кладет он, Слово последнее молвит: «Кровью тут река протекала От молодицы Днестрицы. Протеки река теперь другая, Протеки от Тихого Дуная!» Падал Дунаюшко на саблю. Падал головой молодецкой. От богатырского тела Буйная голова откатилась. Хлынула кровь рекою.
Потекли по чистому полю Рядом два кровавых потока. Первый поток от Днестрицы. А второй поток от Дуная. Два потока в реки обратились. Первый Днестром стал рекою, А второй — тихим Дунаем. В Русском слились они море. Вечным упокоились покоем.
Мудрый Пермята в чисто поле Выходил неспешный да старый. Плакал над четою молодою: Над Тихим Дунаем, над Днестрицей. Видит вдруг чудо Пермята, Видит он, в потоке от Днестрицы Плавает юно чадо, Юное-младое-живое. Брал это чадо Пермята, Брал из кровавого потока, Приносил младенца во Киев, Называл его он Потоком. Поп окрестил Михаилом. Вырос Поток и возмужал он. Стал богатырем святорусским.

Дюк Степанович

Славен город Галич на земле Волынской, Славен и богат он несметным богатством. Золотятся-блещут терема-палаты, Высокие башни, звёздные чертоги. Город разукрасил Степан — гость торговый — Изумрудным светом, яхонтовым блеском. Завещал он сыну — Дюку молодому — Не богатством-златом, не куплёй-продажей, Не боярским званьем род свой прославить. Делом богатырским, силой молодецкой! Молод Дюк, задорен и везде проворен. Нет ему, Дюку, никаких заказин! Ни препон досадных, ни оград высоких — Везде силы хватит, смелости достанет: Схватить звезду с неба, достать месяц ясный, Остановить солнце, оседлать тучу! Молодцу под руку, молодцу под силу Гром поймать гремучий да грозой умыться, Молнией сверкучей себя опоя́сать! Бурлит душа в теле волновым прибоем! Сила бьёт о разум — разум затемняет! Где найти забаву, утолить бы душу, Сердце охладить бы, огонь поумерить?
Триста стрел перёных Дюк выбирает. Три стрелы особые к ним добавляет, Во чистое поле выезжает. Стаи лебединые, серые утки И кружат, и вьются вокруг Дюка: Спереди-сзади-справа-слева Пестрые пестрины пестрят пред глазами. Дюку птиц ли надо — крылатых летанок?
Лебедей не бьёт он, уток не губит. Так только тешится в зелёном раздолье! Дюк пускает стрелы наудалую: Ин без пристрелки, куда ни попало. Расстрелял все стрелы — триста стрел калёных Три стрелы последние выпустил в небо... Не убил ни гуся, ни белой лебёдки, Ни серой-пернатой-малой утки! Дюк и не кручинится, о том не жалеет. Едет в чисто поле, стрелы собирает. Ах, да и собрать-то не мудрое дело: У него те стрелы все золотые! Днём они сверкают, ночью играют! Триста стрел нашел он, трёх найти не может, Трёх ‚та заветных, трёх да особых!
Триста потерял бы — о том не жалел бы! Но о трёх потерях Дюк жалеет: Стрелочки простые, не золотые — А и золотых они стрел дороже! Дороги были те простые стрелы: Ведь привез Степан их батюшка на память. А пером орлиным они оперёны. Тот орел особен: не над полем чистым, Не над дубравами ширяет-летает, А над синим морем, над океаном. А детей-орляток выводит на волнах В буре-непогоде на латыре-камне.
Ищет-поищет, потерь не находит — Дюк опечален, Дюк расстроен! Шли три калики, нашли эти стрелы. Приносили Дюку, отдали в даровья. «Гой еси, калики, кто вы и откуда, Чтобы знать, кого мне наградить по-царски За ваши находки, за эти за стрелки?»
«Дюк ты Степанович, молодой боярин! Нам-то наград твоих, Дюк, и не надо! Идём мы, калики, из Киева-града. Идём мы, калики, в славный город Галич!»
«Вот вы, калики, это ваше слово Пришлось по душе мне, сказано на радость. Думушку ношу я да мечту лелею: Побывать мне в городе Киеве надо! Вы мне поведайте, скажите, калики: Далека ли дальность до Киева-града?»
«Дюк ты Степанович, богатый боярин! Пешим до Киева дойдёшь за три года. За три месяца на коне доедешь. Только ведь дороженьки прямоезжей нету — На прямой дороге стоят три заставы. Первая застава на горе Горыни — Там стоит Горыниха, лютая Змеиха. Злая пещериха закрыла дороги, Злющими змеёнышами все заполонила. На второй заставе пути заграждают Чёрные вороны — железные клювы. На третьей заставе путников губят Серые волки — булатные зубы! Три заставы эти миновать неможно! А коли минуешь, тогда ты наедешь Ин на препону полютее тех трех. Царь Кандал кандальный с войском несметным — Вышел с походом он на стольный Киев, Кандалы куёт да опутья готовит; Хочет окандалить всю Русь Святую! Ни тебе пройти там, ни тебе проехать! А того Кандала буде минуешь, Там ты увидишь шатёр белый. Там стал заставой богатырь могучий... Трудно до Киева, Дюк, добраться!»
«Вам за всё, калики, доброе спасибо, Счастливо прибыть бы вам в город Галич! Не забыть зайти и к Дюку во дворину, Хоть на постой бы, хоть на угощенье!»
Славный Дюк Степанович матушку просит: «Матушка-голубушка‚ ты моя радельница! В Киев-град поехать дай благословенье! Ты ль меня, матушка, родила удачливым: Силою во силу во Святогорову! Доблестью родила в Илью Муромца! Смелостью — в Алёшу, красотой — в Чурилу! Славою-богачеством — в батюшку Степана! Мне ль с таланом-удалью, с молодецкой силой Не быть у Владимира в Киеве стольном! Дай ты мне, матушка, в путь благословенье!»
Мать родная Дюку отвечала: «Я бы тебя, дитятко, в поход отпустила! Я не побоялась бы за судьбу счастливую: Знаю, растопчешь на пути змеёнышей! И волков, и воронов всех ты пересилишь! Доблестью да силою сомнёшь рать Кандалову| Одного страшусь я, об одном горюю... С этого страха, с этого горя Не пущу тебя я до Киева-града. Не пущу, не дам я благословенья! Потому не дам я, не пущу в дорогу, — Ты, моё дитятко, хвастливым родился! Ты хвастлив-занослив, во спорах задорлив. В Киеве похвастаешь мною и не к месту! Вознесёшься золотом, всем своим богатством! Перед людом киевским, паче пред боярством! А бояре в Киеве — ох, завистны: Изожгутся завистью, злобною изжигой; Изведут, дитя моё, тебя не за денежку, Не за грош-подушечку погубят завистники! Нет, не дам, дите моё, я благословеньица Ехать тебе в Киев-град ко князю Владимиру!»
«Свет-государыня‚ мать моя родимая! Ты меня, молодца, дома не удерживай! Дашь благословенье — я с ним поеду! И не дашь — поеду в Киев, город славен!»
Выбрал Дюк Степанович коня на конюшне, Выбрал по душе он коня Вороного: Грива ниспадает до сырой землицы. А хвостом широким землю покрывает, Путь заметает: славен конь у Дюка. Вот конь снаряжен, ездок — наготове: В латах, при кольчуге, при всем оружье. Блещет убранством золотым-жемчужным, В дорогих каменьях, яхонтах сверкальных, В дивных изумрудах конь и всадник.
Прянул конь, помчался по чистому полю. Солнце в поле светит днём сиянным. Тёмною ночью звезды мерцают, Месяц изливается светлым сияньем. Нет, это не солнце! Нет, это не месяц! Нет, это не звёзды светят и сверкают! Блещет-сверкает богатырь удалый: Дюк Степанович мчится в чистом поле!
Вот она, вот она, первая застава: Страшная Горыниха на пути-дороге. Расползлись змеёныши, ладят изжалить, Молодого витязя Дюка погубити! «Конь Вороной мой, соколом взвейся! Отряхни змеёнышей, обойди Змеиху!»
Заскакал-запрядал добрый конь по змеям: Этих подавил он, от тех отряхнулся; Лютую Змеину облетел по небу! Змея шипанула, Змея рыканула — Только и осталась при своей злобе: Молодец умчался молнией сверкучей!
Удалому молодцу грозная застава И ещё дорогу всю позаставляла: Чёрные вороны — железные клювы — Небо позакрыли, солнце заслонили. Ладят они молодца насмерть заклевати... Славный Дюк Степанович — не будь же он промах: Щитом приукрылся, палицей отбился! Заставу проехал — цел-невредим он!
Третья застава — серые волки: Страшные пасти, булатные клычищи. Скачут-нападают-воют-окружают. Быстр конь, прыгуч он, а волки — быстрее! Да и тут же витязь Дюк не потерялся: Меч-кладенец он вытащил из ножен. Дюк сечёт их справа, Дюк их слева рубит! Спереди давит, сзади топчет! Вот и миновал он волчью заставу! Вот и поотбился от зверей клыкастых!
Теперь Дюк Степанович — на большой дороге. Да а всё проезду, нет по ней проходу: Царь Кандал с могучим войском отборным Дюку на пути стал грозною стоянкой. Он оружье точит, кандалы готовит; Хочет окандалить Кандал Русь святую. Дюк недолго думал, выскочил на гору. Триста стрел повынул, подготовил к бою. Три стрелы оставил и для запасу. Звучною трубою протрубил он трублю. На бой богатырский вызвал рать чужую. Все кандалаки вспрянули-повстали, Двинулись с боем, грохотом-громом. Молвит Дюк Степанович таковое слово: «Дело тут — не шутки: не гуси, не утки! Зря мне стрел не тратить, а бить без промашки!»
Дюк — он и молод да меток и ловок. Лук вынимает, стрелу налагает. Стрелочку пускает со напутным словом: «Стрелка золотая, моя громовая! Ты лети-ка, стрелка, не в синее небо. Не в чистое поле, не в океан-море! Ты лети-ка, стрелка, в первую сотню: Положи ты, стрелочка, сто кандалаков! Сто — для начала: только для пристрелки! Стрелочка вторая, порази ты двести!»
С высоты-высотки, с небольшой горёнки Мечет Дюк Степанович смертельные стрелы. Тает и редеет кандальная сила. Вот уж из противников царь один остался. Тут-то у Дюка и кончились стрелы. Только три орлиных остались в запасе. Царь Кандал могучий — он идёт на Дюка. Дюк стрелой из лука в правый глаз метит: Царю попадает, глаз выбивает. И с лицом кровавым царь не уступает. Дюк стрелой второю царя ослепляет. Но могуч и крепок царь иноземный: И слепой идет он с рыком звериным, Лезет-напирает страшный-разъярённый. А из стрел у Дюка там одна осталась. Вот её, последнюю, Дюк вынимает, В сердце Кандалу её направляет. Замертво падает царь Кандал, сражённый! Вот путь-дорога Дюку пооткрылась! А при дороге — белая палата, Медная крыша, золотые окна! Дюк, тебе тоже это — застава. Только калики о ней не сказали. Дюк в палату входит. Там девица — чудо. Чёрные очи, чёрные кудри По плечам по белым вьются-ниспадают. Не гляди ты, витязь, не обольщайся: Красота у девы колдовская!
Дюк глядит на деву. Разум меркнет! Сердце холодеет, воля вянет! Вот он безвольный, вот он вялый: Побеждён без битвы, сражён без оружья. Очи вы очи! Чёрные кудри! Что за яд вы льёте в душу молодую? Вы какой отравою травите сердце? Ох, красота, лих бесовская сила, Тяжкою тревогой на сердце ложится! Душу молодую душит-ослепляет Дочь царя Кандала злобная Маринка. Разум победителю, пыл охолаждает: «Пленником у пленницы я не буду!» — Про себя сказал он, подошёл к девице. Взял её в любовницы, не взял в жёны!
Думала-гадала Маринка, мечтала: «Сделаюсь любовницей — буду и женою! Сделаюсь женою — возьму власть над мужем! Возьму власть над мужем — отомщу я Дюку За отца Кандала и за все обиды! Будет он кровавыми, Дюк, слезами плакать!»
День прошел ли, два ли — Дюк отрезвился. Да и спозаранку от Маринки скрылся. Проснулась Маринка, спохватилась Дюка... Ищи ветра в поле, слови своё слово. Собери на улице снег прошлогодний! Ну уж тут Маринка и возлиховалась: Злоба разгорелась, душа раскипелась — Посыпались искры, выскочило пламя!
На горе горынской лютиха Змеиха Увидела искры, углядела пламя. Лихая горыниха лихотой пещерной Взвизгнула-взыграла, к пламю полетела: «Слушай‚ Маринка! Слушай, царевна! Беду твою, горе, я поразгадала! Я тебе, Кандаловна, допомочь сумею: Будешь чародеить, зелья готовить! Выучишься — станешь людей обращать ты Во зверей рыскучих и во птиц летучих. И сама сумеешь кстати обернуться, Улететь от лиха пёстрою сорокой! Зельем смертельным, волхованьем чёрным Погуби ты Дюка, околдуй Добрыню! Я тебя царицей поставлю над Русью!»
Дюк в это время в чистом поле На шатёр наехал, зычным криком крикнул; «Что за невежа во шатре-то спит тут? Выходи, невежа, побороться с Дюком!»
Вдруг шатёр раскройся, богатырь и выйди И скажи он Дюку таковое слово: «Давно поджидаю с Дюком побороться — Дюковой изведать храбрости да силы!»
Тут и догадался, Дюк смекнул да понял: Сам Илья Муромец вышел перед Дюком! Дюк атаману низко поклонился: «Солнышко на небе одно над Русью! На святой Руси-то богатырь один есть: Славный Илья Муромец — доблестный витязь!»
Воротился Добрыня Никитьевич Из посольства с Алёшенькой Поповичем. Привозили на Русь они мир, не войну!
Тут Владимир-князь пообрадовался. Приказал-созвал он почестный пир. На пиру-то пированы порасхвастались. Всяк хвастает, кто во что горазд. А один богатырь Илья Муромец — Он сидит, он ничем не похвастывает. Говорит ему Владимир-солнышко: «Ты что, атаман Илья Муромец, Ты сидишь-молчишь, не разговариваешь? Али пир тебе нынче наш не в пир? Али радости наши не радостны? Али нечем тебе нас порадовать?»
«Гой еси ты, Владимир Красно Солнышко! А пир-то мне нынче в полный пир! А радости наши радостны! А есть чего рассказать мне вам! А есть чем мне и похвастаться! Был в походе я, был в дозоре я; Против недруга я заставой стоял. Я слыхал, я видал, там царь Кандал На святую Русь кандалы ковал. А теперь ему да не ковать ему! На Руси ему да не бывать ему!»