Теперь же, если и собирались, то только на каком-нибудь юбилее общественного и полити-ческого деятеля, а не на празднике, и говорили только о политике, общественности и об угнетен-ных массах, так как говорить о чем-нибудь другом или пересыпать из пустого в порожнее по старинке просто было неудобно в таких случаях.
Но когда говорили о политике и общественности, то не оказывалось почти ни одного чело-века, который был бы согласен во всем с своим соседом. Сходились в целях - расходились в тактике. Сходились в тактике расходились в целях.
Главных течений было два. Одно стояло за то, чтобы во всей целости сохранить старинные православные заветы, прежнюю силу и доблестную славу родной земли с подчинением единой воле помазанника. Другое стояло за полное искоренение этих православных заветов, доблестной славы предков и самого православного помазанника, как наследия деспотизма и невежества.
"Сохраните все, и настанет золотой век, - говорили представители первого течения, - государство будет могуче своей целостностью, соседние народы и государства будут с боязнью и уважением прислушиваться к каждому слову великого царя и могучего своей верой народа русского".
"Разрушьте все это, а самодержавного сковырните в первую очередь, говорили предста-вители второго течения, - и тогда будет уравнение и братская любовь между всеми народами".
За первое течение стояло исключительно старое поколение, за второе все молодое и разночинцы. И если старое поколение бранило представителей молодого разрушителями, мальчишками и вольнодумцами, то представители второго течения считали вообще для себя неудобным какое бы то ни было общение с представителями первого, так как было ясно, что исповедовать веру, помимо того, что она опровергнута всеми последними научными данными, - было равносильно поощрению затемнения масс. Отстаивать национальность и укреплять ее - равносильно было измене перед человечеством и угнетенными нациями, вроде еврейской, которая, благодаря этому могуществу, голову приклонить нигде не может. Держаться же за свою сословную форму - значит совершенно быть моральным идиотом и не чувствовать за своим сословием никакой исторической вины перед массами, которые, очевидно, только и имеют одно назначение в здешней жизни: быть эксплуатируемыми.
Но, кроме этих двух главных течений, было бесконечное множество других, входивших в них, но не как союзники, а как протестанты, на почве часто очень тонких и незаметных для неопытного глаза различий. Это особенно имело место в передовом течении, где их боялись и презирали больше, чем открытых крепостников, которые хороши хоть тем, что их за версту видно.
XLI
Съезд организаторов Общества был назначен в семь часов вечера 25 мая. Но одни, перепу-тав, приехали раньше часа на три, другие, в расчете на то, что этот народ к сроку все равно не способен никогда собраться и придется без толку ждать, подкатили только к девяти часам.
И потом, когда уже нужно было начинать заседание, - все никак не могли всех созвать. Собраться не могли сразу потому, что в зале было скучно сидеть и дожидаться. Поэтому каждый, заглянув в дверь зала, где стоял стол с зеленым сукном, и увидев там только двух-трех человек, говорил себе или своему компаньону:
- Э, рано еще, походим в саду немножко, а когда соберутся, тогда придем.
- Что, не собрались там еще? - кричал кто-нибудь из сада, обращаясь к выходившим.
- Да нет еще почти никого; три человека с половиной.
- Ну что за народ, один раз как следует собраться не могут.
Так что заседание открылось только в одиннадцатом часу, когда многие уже стали погля-дывать на часы и ворчать, что собрали зачем-то народ с самого утра и держат до поздней ночи.
Наконец все собрались и, нерешительно отодвигая стулья, стали рассаживаться.
Дворянство разместилось ближе к центру, а купечество заняло места на уголке стола. На другом конце, около Валентина, уселись Авенир, подъехавший после всех Владимир, Митенька Воейков и Петруша, которого Валентину удалось написать в Общество, убедив Павла Иванови-ча в необыкновенном практическом уме и красноречии Петруши. Старики из дворян несколько тревожно посматривали на эту теплую компанию, рассевшуюся около Валентина Елагина, точно шайка удальцов около своего атамана.
Павел Иванович обратился к собранию с краткой речью, в которой, во-первых, приветство-вал объединение различных слоев общества, наглядно доказавшего тесную солидарность всех, несмотря на внешнее сословное разъединение. Затем сказал, что необходимо выработать ближайшую цель Общества, которое в общем призвано, конечно, быть вождем и скрепляющим звеном всех живых общественных сил.
- А в заключение предлагаю выбрать председателя, - сказал Павел Иванович, хмурясь и садясь в свое кресло.
Тут все заговорили разом, и каждому приходилось кричать, чтобы его голос был услышан.
Председателем единогласно выбрали самого инициатора, за что ему только осталось раст-роганно раскланяться на все стороны. Но лицо его даже при этом не потеряло своей обычной хмурости и серьезности.
Все так горячо приветствовали его, крича и оглядываясь друг на друга, - даже те, которые в первый раз видели Павла Ивановича, - что, казалось, они торжествовали свою давнюю мечту - видеть председателем именно Павла Ивановича.
Кто-то крикнул было - качать, - и некоторые из Валентиновой группы уже сделали движение вскочить из-за стола и, перехватив избранника на дороге, дружно взяться за него, но пропустили момент: Павел Иванович уже перешел к председательскому креслу, остававшемуся свободным до избрания, и, захватив с собой туда звонок, сел.
Потом выбрали секретаря - Александра Павловича Самарина, известного любителя охоты и милейшего человека. И ему так же обрадовались и хлопали в ладоши, на что Александр Павло-вич, растерянно улыбаясь и прижимая руки к груди своей венгерки, кланялся на все стороны. Выбрали помощника секретаря. И ему похлопали, хотя уже меньше.
Задачей первого заседания было только определение точной цели существования Общества и выбор президиума. Поэтому все думали, что к двенадцати часам кончат. Но вышло не то.