Потом через головы толпившихся протянул рублевую монету оборванцу, сказав:
- Горю твоему...
И вдруг, раздвинув толпу, пошел к девушке с черными глазами, дал ей поцеловать крест и сказал:
- Душа жива... будешь жить... Помоги тебе, господи. Зайди ко мне.
Все переглядывались. Проворная старушка, умиленно улыбаясь, оглядывалась на лица стоявших около нее. Дама с белым зонтиком, незаметно пожав плечами, переглянулась со своей спутницей.
Отец Георгий, благословив всех общим широким крестом, уже в сумерках вышел из церкви. Толпа народа, теснясь в дверях, побежала за ним.
XXXV
Графиня Юлия Дмитриевна после службы, в своей черной полумонашеской одежде со спущенным густым вуалем на лице, подошла к дожидавшемуся ее у выхода Дмитрию Ильичу, кивнула ему со слабой просветленной улыбкой, слегка удивившись, почему он здесь, и пригла-сила его ехать с собой.
Они вышли на паперть.
- Вас как-то странно видеть без Валентина. Вы от него не имеете никаких известий? Где он?
- Нет, - сказал коротко Митенька. - И я рад, что не имею.
Графиня удивленно, внимательно посмотрела на него и ничего не сказала.
Над полями спускались сумерки. Около колокольни еще летали ласточки в тихом деревен-ском воздухе.
Когда они сели в поданную широкую спокойную коляску и поехали, обгоняя по дороге расходившийся народ с котомками, графиня опять внимательно посмотрела на своего спутника и, подняв густой вуаль, спросила:
- Что с вами, милый друг?
Она назвала Митеньку милым другом, и это было так неожиданно, что подействовало на него как нежная ласка.
Вся цель поездки Митеньки заключалась собственно в том, чтобы найти подкрепление своей новой линии жизни, и об этом нужно было бы сказать. Но после слов графини, после ее ласкового полуинтимного тона у него вышло совсем другое: на лицо помимо его воли легла печаль, которая, он чувствовал, привлекла молодую женщину.
Всегда почему-то бывало так, что когда он подходил к другому человеку, то начинал гово-рить и действовать не по линии своего внутреннего содержания, а по тому, что сознательно или бессознательно хотелось в нем видеть другому.
- Только с вами хорошо, - сказал Митенька, глядя перед собой неподвижным взглядом.
Он чувствовал, что если бы сказать эту фразу, глядя графине в глаза, то можно было бы оскорбить ее или испугать интимным оттенком полупризнания. Но когда он, как будто весь ушедши в гнетущую его мысль, говорил эти слова, не глядя на молодую женщину, он чувство-вал, что это ее ни оскорбить, ни испугать не может.
И правда, графиня не отстранилась от него после этой его фразы, которая по смыслу могла быть принята как признание, а, повернувшись к нему, еще более внимательно и участливо пос-мотрела на него. Потом с выражением робкого вопроса положила свою руку на его руку.
Митенька ничем не проявил ни своего удивления, ни радости от этой полунежности, полу-ласки. Не зная, зачем он так делает, он принимал такое отношение как что-то естественное между ними.
- Ну, что же? скажите мне, - повторила графиня, - я пойму вас. И она опять с нежной тревогой и участием заглянула ему в глаза, так что он близко от своего лица видел ее черный вуаль, затемнявший ее лучистые глаза, которые всего месяц назад рассеянно посмотрели на него на большой дороге, как на чужого и ничем не интересного ей человека. Он хотел было ответить ей, но в это время они въехали в усадьбу, и коляска остановилась у старинного подъезда с точе-ными львами по сторонам.
Когда они вошли в обширную столовую с открытыми большими окнами в затихший к вече-ру сад, Митенька, чувствуя за собой какое-то право, просто, как близкий человек, взял легкое черное пальто графини Юлии, отнес его в переднюю, потом молча взял у нее из рук шляпу с длинным черным вуалем, свернул и положил на круглый стол.
Причем он все время видел торжественно-участливый взгляд графини и, сам не зная поче-му, не смотрел на нее, даже делал вид, что избегает смотреть, как будто с тем, чтобы не пону-дить ее на выражение жалости к нему и на тяжелый для него разговор на эту тему.
- Ну, что же, милый друг? У вас что-то есть на душе? - повторила молодая женщина, взяв его руку и глядя ему в глаза.
Митенька поднял на нее глаза, которые, он чувствовал, помимо его воли стали печальными только потому, что не хотелось обмануть ожидания молодой женщины, которую, очевидно, тревожило и вместе с тем привлекало это выражение печали в нем.
Он молчал, закусив губы.
- Ну, хорошо, - сказала графиня, отводя его за руку к дивану, как бы решив не врываться раньше времени в его душу и заговорить пока о другом. Она позвонила и велела горничной подать чай.
- Скажите... - проговорила графиня Юлия, когда они сели на маленький диванчик у раскрытого окна, - скажите, какое на вас произвел впечатление он? - И, сложив на коленях сцепленные в пальцах руки, она повернулась к своему собеседнику с выражением волнующего ее вопроса.
- Я не понимаю этого... - сказал все тем же тоном и глядя перед собой Митенька, - то есть я хочу сказать, что на меня о н никак не подействовал. Мое сознание, мой позитивный склад ума ведет меня в жизнь другими путями.
Графиня вздохнула и, отведя свои глаза от него на раскрытое окно, грустно смотрела туда, пока он говорил:
- Это та, оставшаяся в нас гордость духа, благодаря которой мы страдаем... и вы страдаете, разве я не вижу... Ну, скажите же мне, что у вас?
- Вы спрашиваете, что?.. То, что около вас я чувствую себя скверным, отверженным. Я теперь потерял право на то, чтобы с чистой, открытой душой воспринимать все это, - сказал Митенька, широко обведя рукой видный в окно горизонт лугов и дали синеющих лесов, - и то, что в жизни самое прекрасное чистая любовь к женщине... - этого знать мне не дано.
- Вы встречались с дурными женщинами, и виноваты они, а не вы, возразила графиня Юлия, глядя на него с грустной мягкостью.