Он только в этих случаях иногда, положив ей руку на плечо, спрашивал полувнимательно, полурассеянно:
- Ты что, нездорова, что ли?
И притом таким тоном, который всякой женщине показывал, что она уже его, вся его. И что он даже не замечает всей тонкости игры, какая была для него приготовлена. Что лучше уж говорить прямо начистоту, потому что было очевидно, что ей потерять его труднее, чем ему - ее. Он, может быть, даже и не заметил бы этой потери для себя.
Все они знали, что он пьет, ездит, ничего не делает, и в то же время чувствовали, что он головой выше других известных им мужчин. Это убеждение было упрямее всех фактов.
В самом деле, что говорят факты о Валентине?
Ровно ничего. Что он сделал замечательного? Ничего. Отличался ли он красотой, красноре-чием? Нет, ничем не отличался.
Но все они знали, что Валентин - это единственный, который стоит перед ними как неразгаданная тайна, никого не повторяющий, никого к себе в глубину не допускающий.
И что он, быть может, знает то, чего не дано знать другим.
Почему у него были с Ольгой Петровной наиболее серьезные отношения, было для всех непонятно. Возможно, что у них что-нибудь произошло в самом начале их знакомства, как это всегда бывало у Валентина, и Ольга Петровна, как одаренная большим умом и чутьем, чем дру-гие женщины, легко приняла тот тон отношения, какой был у Валентина, и не делала никаких попыток игры, которая имела бы значение и силу с другими мужчинами, но не с Валентином. Она поняла это сразу.
А так как Валентин был в своих отношениях к женщине совершенно новым, не похожим ни на какого другого мужчину, это первое притягивало и вводило в совершенно незнакомый круг иных отношений к постороннему мужчине, как к своему, с которым она имела возможность говорить так просто и прямо, как будто здесь разрывались все вековые устои и условности и открывалась такая свобода, которая своей новизной туманила голову.
VI
Баронесса Нина впервые столкнулась с таким настроением Валентина.
В настроении мрачности, какое было теперь у Валентина, он даже не проявлял и тех чувств, которые хотя и пугали Нину, но нравились ей.
- Самое ужасное у мужчин - это их способность думать, - говорила однажды Нина Черкасская Ольге Петровне. - Некоторые думают так, что на них хочется накричать за это, как, например, профессор; другие думают так, что около них скучно, вроде, прости меня, Павла Ива-новича. Но Валентин... он даже не думает, а он делается такой, что я начинаю бояться. Может быть, на него так действует эта война?
- Я поговорю с ним, - сказала Ольга Петровна и прошла к Валентину в кабинет, в то время как баронесса стояла и со страхом смотрела ей вслед, пока она не скрылась за дверью.
- Что с тобой? - спросила Ольга Петровна, войдя в кабинет к Валентину.
Валентин при ее появлении, по своему обыкновению, корректно встал.
- Мне кажется, ничего особенного.
- Ты чем-то испугал Нину, и потом, правда, ты нигде не показываешься, точно потерял ко всему интерес.
- Когда что-нибудь видишь много раз, то является желание израсходовать время на новое. Притом я чувствую в воздухе перемену, и мне становится... тесно.
Ольга Петровна придвинула свой стул поближе и, с улыбкой положив руку на колено Валентина, сказала, заглядывая ему в глаза:
- Быть твоей любовницей, не любя тебя, - хорошо. Но быть женой или любить тебя - ужасно. Ты это знаешь?
- Ну, чем же ужасно? - сказал Валентин.
- Тем, что ты никого и ничего не любишь.
- Я люблю жизнь и волю, - ответил Валентин, подойдя к окну и рассматривая облака.
- Но эта твоя любовь мне представляется тоже страшной... - сказала Ольга Петровна, прищурив глаза и глядя на Валентина, - страшной потому, что в ней нет жалости и есть великое безразличие к... частностям. Ведь все люди для тебя - частности.
- Ты умная женщина, - сказал Валентин, несколько времени посмотрев на Ольгу Петровну и чуть улыбнувшись.
- Это признание факта или увертка от ответа? Как понять?
- Как хочешь.
- А ты сам-то как думаешь?
- Я вообще не думаю. Я живу и смотрю. Это тоже неплохо.
Ольга Петровна несколько времени молча смотрела на него, потом, рассмеявшись, сказала:
- Но как ты можешь жить с ней, я этого не понимаю. Не понимаю! повторила она с веселым недоумением.
- Отчего же, у нее тело хорошее и душа простая, почти первобытная.
- Но ум, Валентин?!
- Я не люблю умных женщин, потому что ничего нет глупее их.
- Благодарю вас, - сказала Ольга Петровна, поклонившись и разведя руками, - это говорится вслед за тем, как только назвал меня умной женщиной.
- Ты просто умна, и только, а это нечто другое. Мы с тобой сейчас выпьем за жизнь, - сказал Валентин, подходя к ней и кладя руку ей на плечо, - я чувствую, что она что-то хочет принести нам и широко раздвинуть для нас двери познания.
- Хорошо, но прежде скажи, куда ты дел милого мальчика Митеньку Воейкова. Он мне нужен.
- На что он тебе нужен?
- Нужен! - сказала с упрямой и хитрой усмешкой молодая женщина.
- А, это хорошо. Понимаю. Если есть это, - значит, есть и жизнь. Выпьем, быть может, в последний раз, за нее, за необъятную жизнь. А Митеньку я никуда не девал. У него кое-какие перемены в жизни. А какие - ты об этом узнаешь от него самого.
Вошедшая в кабинет Нина чуть не вскрикнула от радостного умиления.
- Кончилось?.. - только спросила она.
- Что кончилось? - спросил в свою очередь Валентин, набрав на лбу складки, и, не пони-мая, посмотрел на нее.
- Кончилось, слава богу, - сказала она успокоенно и, не отвечая на его вопрос, подстави-ла свободный стакан.
Но, как потом оказалось, радость ее была преждевременна. Ее ждала большая неожидан-ность со стороны Валентина, а вслед за этой неожиданностью - скандальная неожиданность со стороны ее самой...
VII
Загадочное настроение Валентина разрешилось тем, чего баронесса Нина совсем не ожида-ла от него, и это привело ее впоследствии к тому сверхъестественному положению, в какое она попала.
Валентин вдруг совершенно неожиданно уехал в Петербург.