Он человек самых свободных воззрений, духовно стоящий на стороне всего передового, но он активно не принимал никакого участия в деятельности передовых партийных людей, во-пер-вых, потому, что они узкие люди, а во-вторых, потому, что их деятельность связана с реальной борьбой и насилием, чего он не мог принять и даже испытывал страх и робость.
Ни один пункт его социального положения, предусмотренный в официальных бумагах, не подходил к тому, чем он был в действительности. Но и в действительности он в одном месяце был тем, чем совсем не был в другом.
Вот от этого и было тяжело, оттого и хотелось свалить с себя бремя общих вопросов и заняться каким-нибудь скромным делом. Тем более что это скромное дело, наверное, дало бы ему сознание права на существование, чего у него не было.
Но начать с маленького, сделаться, например, сельским учителем было стыдно на виду у знавших его людей; они сказали бы:
- Летал орлом, а сел курицей.
И разбить о себе установившееся мнение, как о человеке свободном, - это было страшно. В особенности когда он думал об Ирине, которая ждет результатов его последнего направления.
Если бы уехать куда-нибудь подальше на новые места, где его не знают.
Можно было бы работать в передовых партиях, но он, кроме обычных причин, не мог до сих пор конкретно определить, какого он направления.
Отдаться делу войны, делу защиты родины?
Но он не признавал войны и принципиально не мог принять в ней никакого участия. Кроме того, он боялся и содрогался при виде крови и всякого страданья, его угнетал и расстраивал вся-кий вид грубой борьбы.
Так что он чувствовал себя в положении человека, который сделал весь ниспосланный ему судьбою жизненный урок, и больше ему делать в этом мире было нечего.
Во время этих рассуждений ему принесли записку от Ольги Петровны, которая просила его заехать, удивляясь, куда он пропал. При этом писала, что у нее есть для него кой-какой сюрприз.
Дмитрий Ильич сначала испугался, что ему придется ехать, как пугается человек, размотав-ший все свои деньги, а его приглашают туда, где может это позорно обнаружиться.
Но тут ему пришло соображение, что ведь Ольга Петровна человек другой ступени созна-ния, и для нее все его устремления и провалы, вероятно, совершенно не важны. У него был другой судья, с которым бы он побоялся теперь встретиться лицом к лицу, это - Ирина. А к Ольге Петровне было бы даже хорошо поехать.
- Теперь - все равно... - сказал Митенька, махнув рукой. - Поеду.
LII
Когда он подъезжал к дому Тутолминых, он старался угадать, как встретит его Ольга Пет-ровна после того, что произошло между ними. И почему она прислала за ним? Может быть, она его полюбила и, может быть, объявит, что расходится с Павлом Ивановичем для того, чтобы жить с ним, с Митенькой?
Ему стало на мгновение страшно при мысли о том, что это сделается тогда известно всем. Но того, что его ожидало в действительности, он ожидал менее всего.
Когда он раздевался в передней, рядом с которой был кабинет Павла Ивановича, - где он ночевал когда-то, - горничная сказала ему, что барыня у себя в будуаре. Он пошел туда.
Ольга Петровна лежала на кушетке.
При входе его она отложила французский журнал, который просматривала, и повернула завитую пышную голову к нему. Она молча смотрела на него и так же молча, но не спуская с Митеньки глаз, подняла свою холеную руку с золотой змейкой, обнаженную до локтя, и протя-нула ему для поцелуя.
- Что вы смотрите так на меня? - спросил, смешавшись, Митенька, не зная, какой взять тон.
- Я хочу получше рассмотреть человека, для которого я совершенно неинтересна, - ска-зала Ольга Петровна, подвинувшись и как бы давая гостю место около себя на низкой кушетке.
- Вы говорите то, чего совершенно нет, - сказал Митенька.
А сам думал о том, что дома Павел Иванович или нет? И можно ли ему говорить иначе, чем просто знакомому. Вдруг он что-нибудь скажет, а в другой комнате сидит Павел Иванович.
Но спросить у Ольги Петровны он не решался, так как в ней всегда было что-то, что застав-ляло бояться стать в глупое положение при малейшем неловком шаге.
- Вы забыли сюда дорогу? - спросила Ольга Петровна. И ее тон был опять такой, что трудно было разобрать: шуточная в нем ирония, в ответ на которую ее можно так же шутливо обнять и успокоить поцелуем; или нешуточная, при которой руки, протянувшиеся к ней, риску-ют обнять пустое место. От этого неопределенного, двоящегося положения он чувствовал, что все более и более теряет почву и свободу отношений.
- Я в последнее время всюду забыл дорогу, - сказал он, попытавшись улыбнуться, - и я сам не знаю, что мне нужно.
Бок молодой женщины, одетой в легкое шелковое платье, почти прикасался к нему на узкой кушетке, и это еще больше поселяло в нем путаницу и неопределенность положения. Главное, благодаря ее тону, он не знал, одна она дома или нет. Он никак не мог стать в тон таких отноше-ний, какие были бы возможны и естественны после того, что произошло, и теперь молодая женщина могла заключить по его натянутым неловким фразам, что он ее обманул.
- А какой вы сюрприз мне приготовили? - спросил он, чтобы что-нибудь сказать.
- Вам сюрприз интереснее? Ну, хорошо,- сказала Ольга Петровна,- ничего не подела-ешь.
Митенька испугался. Это вышло нелепо, что она его безразличной фразе придала коварный смысл, который окончательно топил его.
Он хотел взять ее руку, в чем-то разубеждать, но Ольга Петровна, отняв руку, приподнялась на локте и крикнула в соседнюю комнату:
- Ирина, пойди сюда!
В дверь вошла она. Митенька ничего не успел сообразить, не успел даже встать. Он похоло-дел. Точно неумолимый судья застал его там, где он не ожидал. Он так растерялся, что продол-жал сидеть около лежавшей Ольги Петровны.
Ирина в белом платье с веточкой акации в руках стояла у портьеры и смотрела на него. Казалось, что она спрашивала этим взглядом его о самом главном.
У Митеньки прежде всего мелькнула испуганная мысль: не сказал ли он чего-нибудь неудо-бного, что обнаружило бы перед ней его истинные отношения к Ольге Петровне, и не слышала ли Ирина.
Но наверное, слава богу, не слышала: лицо ее выражало все тот же вопрос и робкую ласку и сознание своей вины в том, что она нарушила его желание и прибегла даже к уловке, чтобы увидеть его раньше, чем он этого захотел.