Аленка прибежала к Никитке едва живая, сотрясаясь от плача. Упав в траву, рассказала про все, что случилось в деревне. Лежа за ручьем в березняке, видела она, как вспыхнула ее изба, как рухнула кровля.
— Братки нет, мамка сгорела, — повторяла она одно и то же.
Никитка, сидя рядом с ней, прижимал к груди ее вздрагивающую голову, кончиком убруса вытирая слезы.
— А может, и не сгорела? — спрашивал он и ловил отчаяние в ее каменеющем взгляде.
— Сгорела, сгорела, — как заклятье, шептала Аленка.
Все теперь пошло прахом. Вдвоем не прожить им в топком зыбуне — умрут с голоду. А возвращаться в деревню Аленке нельзя. Ясно же, наказал боярин Захария своему старосте следить за пепелищем.
— Подадимся в город, — сказал Никитка. — Найдем Левонтия — он поможет. Не помирать же с голоду в гнилом болоте.
Они похлебали варева, приготовленного Никиткой из остатков репы, запили его кипятком. Аленка предложила:
— Заглянуть бы к Мокею. Кузня его на отшибе.
— А не донесет старосте?
— Мокей-то?! — удивилась Аленка. Никитка не стал возражать. Девушка хорошо знала односельчан. — Хлебца бы нам на дорогу да еще каких харчей. Только идти надобно потемну.
Они старательно затоптали костер. Никитка взвалил на плечи суму с нехитрым добром, Аленка взяла его за руку и повела по болоту.
К кузне они подошли, когда совсем уже стемнело и крупные колючие звезды усыпали небосвод. Над рекой клубился плотный туман.
В кузне мерцал огонек. Аленка постучала в дверь. Никто не отозвался. Она постучала сильнее. На берегу, за кузней выросла высокая тень:
— Эй, кого бог принес?
— Аленка я, дядя Мокей, — обрадовалась девушка.
— Аленка?!
Мокей быстро спустился по тропинке.
— Аль у меня таилась?
— Не…
— Ну, заходи.
Он приоткрыл дверь. Аленка замешкалась у порога, оглянулась через плечо — в темноту. Мокей догадался:
— Не одна ты?
— Одна, дяденька…
Добродушная улыбка шевельнула черную бороду кузнеца. Он подтолкнул Аленку в кузню, а сам громко сказал:
— Заходи, добрый человек. Не боись.
Никитка вошел, низко поклонился кузнецу, поправил на плече суму.
— А говорила — одна, — ухмыльнулся Мокей. Аленка смутилась. — Ну да ладно, расспрашивать я не мастак. А догадка есть. Заходите, заходите, будете гостями…
В кузне — не в избе. Одна только лавка у Мокея. Аленка с Никиткой покорно сели на лавку. Мокей растолкал спавшего в углу на груде тряпья юноту. Мальчонка приподнялся, протирая заспанные глаза, с удивлением уставился на нежданных гостей. Узнал Аленку — улыбнулся, на Никитку покосился недоверчиво.
— Сходи в погреб, принеси квасу, да хлеба, да мяса, — наказал ему Мокей, а сам сел на наковальню, почесал грязной пятерней в густой бороде. Когда мальчонка вышел, спросил: — Не ко Владимиру ли поспешаете?
Острые, живые глаза придирчиво ощупали Никитку. Наметанно прикинул — по обличью человек свой. А от кого таится? От бояр?..
— Ко Владимиру, дяденька, — кивнула Аленка. — Не с руки мне ноне в деревне оставаться. Одна я теперь.
— Что верно, то верно, — согласился Мокей. — Слышал я, как наказывал боярин старосте: Аленку, сестрицу Давыдки, сыскать и гнать на усадьбу.
— Ой! — испуганно вскрикнула Аленка.
— А братика твово увезли с собой, — продолжал кузнец.
Девушка заплакала, и Мокей вышел покуда из кузни. Когда вернулся, Аленка уже успокоилась. Скоро прибежал юнота со жбаном холодного квасу и с едой, завернутой в холстину.
Сели есть. Молчали. Пока ели, угольки в горне подернулись пеплом, от двери засквозило влажным холодком.
— Ночевать у меня будете? — спросил Мокей, — Али пойдете по темноте?
Хорошо у Мокея в кузне, тепло. После еды разморил сон. Прилечь бы сейчас, отдохнуть. Но Никитка решительно взялся за суму.
— Спасибо за хлеб-соль, — поблагодарил он. — Нам — в дорогу.
Аленка тоже поднялась. За день лицо ее побледнело, осунулось; только голубые глаза, как и прежде, светились глубокими озерами. Но Мокей разглядел печалинку на самом их дне. Тяжело молодой-то, сразу вдруг сиротой осталась. Хорошо, парень с ней рядом, а то хоть в омут головой.
— Верно рассудил, молодец, — похвалил Никитку Мокей. — В Заборье делать вам нынче нечего. Ну а ежели нужда заставит оборотиться, не проходите мимо моей кузни. Будет вам здесь и хлеб, и соль, и ночлег…
Выйдя за дверь, они сразу окунулись в беспросветную мглу. Воздух был густой и темный, вытяни руку — пальцев не увидишь.
— Дороги здесь Аленке знакомы, — глухо сказал Мокей. — Ты, Аленка, держись на тот борок, что у большой старицы. Выберетесь под утро к муромской дороге, а там недалече. Ежели что, хоронитесь в лесу.