Вино распаляло их, а тут подлил масла в огонь кто-то из бояр.
— Не было того ни при прадедах, ни при деде, ни при отце вашем, чтоб кто-нибудь вошел ратью в сильную землю суздальскую и вышел из нее цел, хотя бы собралась тут вся Русь.
И тогда Ярослав дал такой наказ:
— Когда достанется нам вражеский обоз, то будут вам кони, брони, платье, а кто вздумает взять живого человека, тот будет сам убит. У кого и золотом будет шитый кафтан, и того не жалей. Ни одного не оставим в живых. А тех, кого схватите, то вешать или распинать. О князьях же мы подумаем после.
Все хвалились на пиру, один лишь боярин Андрей Станиславич не пил, не хвалился и сидел мрачнее тучи.
— А ты почто молчишь, боярин? — спросил его Юрий.
— Да что говорить, ежели не дело вы задумали, — смело ответил боярин.
— Али ты не с нами? Али врагам нашим предался?
— Одумайся, княже!
— Так почто же не весел?
— А веселиться охоты нет. Не дело вы задумали, князья. И кровь, что утром прольется, будет на вашей совести. Сколь раз присылали к вам Мстислав с Константином мириться, а вы все стоите на своем. И нынче такой повели разговор, что впору только поганому половцу…
— Поостерегись, боярин, — хлопнул Ярослав рукой по столу. — Кому речи такие сказываешь?
Но боярина уже трудно было остановить.
— Не ворог, а брат вам Константин. И по ту сторону не враги против вас стоят, а русские люди. Подумайте только: брат на брата пойдет заутра, отец на сына, а сын на отца. А не лучше ли протянуть вам друг другу руку и дать Константину старшинство?..
— Эко распирает тебя, боярин, от святости, — нехорошо засмеялся совсем охмелевший Юрий. — Да нам ли шапку перед Костей ломить? Не силой захватил я старший стол — отец мне его дал. И вы все при жизни его крест мне целовали. Да и бояться нам нечего — сила на нашей стороне: гляди, какое мы собрали войско!
— Что войско! — воскликнул Андрей Станиславич. — Князья-то у них мудрые, смышленые, храбрые. Мужи их, новгородцы и смольняне, смелы в бою, а про Мстислава вы и сами знаете, что дана ему от бога храбрость больше всех.
Но пали слова его в пустоту.
— Ступай, боярин, — сказал Ярослав. — И впредь с такими речьми ко мне не подступайся.
— Дело твое, княже, — поклонился ему Андрей Станиславич и вышел. Тревожно было у него на сердце — жаль, не послушались его князья. А утром уж будет поздно. Утром взревут боевые трубы — и двинутся друг на друга владимирские, новгородские, ростовские, смоленские рати. Окровавятся мечи и топоры, понесут смерть на своих опереньях меткие стрелы. Не остановить людей, не образумить. Опьяненные, будут они рубить и калечить друг друга, и слетится на мертвое поле прожорливое воронье…
Много, много слез будет пролито по Русской земле — и в богатых теремах, и в бедных избах… И даже одно упоминание о Липице долго будет отзываться болью во всех русских сердцах.
Память бесстрастна. Не лукавя, донесет она и до нас горечь того кровавого утра: «Не десять человек убито, не сто, но всех побито 9233 человека; крики, вытье раненых слышны были в Юрьеве и около Юрьева, не было кому погребать, многие перетонули во время бегства в реке; иные раненые, зашедши в пустое место, умерли без помощи; живые побежали одни к Владимиру, другие к Переяславлю, некоторые в Юрьев…»
Еще много веков спустя будет натыкаться у Липиц соха земледельца то на заржавленный меч, то на шлем, то на секиру…
Но в тот день ликовали победители. Бояре поздравляли Константина и Мстислава, Константин и Мстислав одаривали бояр.
Перепуганный насмерть Юрий, загнав трех коней, на четвертом прискакал во Владимир в одной сорочке. Ярослав затворился в Переяславле.
Не Всеволодова воля предрешала будущее Руси. Юрий был вынужден сдаться. Константин отдал ему на кормление Городец на Волге, захудалую окраинную крепость, куда тот и отбыл на лодиях с женой и всем своим двором. Говорят, перед отплытием князь зашел в Успенский собор, поклонился праху отца своего и со слезами в глазах сказал: «Суди, бог, брату моему Ярославу, что довел меня до этого».
Ярослав же все еще надеялся отсидеться в Переяславле. Озлобившись пуще прежнего, он покидал в порубы всех бывших в городе новгородских купцов, многие из которых скончались. Но, когда приблизилось Константиново войско, он понял, что за стенами ему не укрыться, выехал навстречу брату, ударил ему челом и униженно просил: «Господин! Я в твоей воле: не выдавай меня тестю моему Мстиславу и Владимиру Рюриковичу, а сам накорми меня хлебом».
Никто в ту пору не мог и предположить, а сам Ярослав всех менее, что именно его племени суждена будет великая честь собирания Руси, что его сын Александр прославит имя свое в битвах со шведами и немецкими рыцарями, а род Константина захиреет и затеряется в безвестности.