— О чем ты думаешь, Андрюша? — присаживается к нему.
Кладет руку ей на плечо, бережно, осторожно, так, словно бы и не было тех настойчивых ухаживаний, которыми он изводил ее когда-то.
— О тебе, Марья… Счастливый я, что тебя встретил!.. Ты сердечна, ласкова… Ты — это Россия!.. Можно так поведать? Эх, не розумим добре руски!..
Наши слова перемешиваются у него со словацкими, но Марье Ивановне ясно, что он говорит. По его выходит, будто бы она своей жизнью, своей любовью к Родине, к людям и к нему, иностранцу, помогла ему лучше узнать, как велика, как человечна душа советского народа, что ее мужество беспредельно и ее жажда нести людям счастье ненасытна, если и свое личное счастье она видит в счастье других.
— Вот какая ты!.. Понимаешь?..
18
На станции Дерюжной немцы возвели круговую оборону — понастроили дзотов, опоясались линиями траншей, обмотались колючей проволокой. Каждую ночь вражеские солдаты занимают огневые позиции, как на передней линии фронта, днем дежурят наблюдатели. В гарнизоне станции и в окрестных селах насчитывается до трех тысяч немцев и мадьяр. Вот как доняли партизаны оккупантов! И особая активность народных мстителей — в период битвы на Волге. Приказ командования в эти месяцы: «Всем партизанам на железную дорогу! Ни одного вражеского эшелона к фронту!»
Каждую ночь выходят на магистраль десятки диверсионных групп, и задания им удаются, но все это мало, очень мало для того, чтобы остановить усиленную переброску резервов врага на выручку окруженной армии Паулюса и в помощь войскам, отступающим под ударами Красной Армии в Донбассе и на Воронежском фронте.
Не один раз Марья Ивановна выходила со своим другом в Дерюжную, и всякий раз оказывалось, что каких-то сведений все еще недостает. По всему видно, что командование бригады готовит серьезную боевую операцию. И, кажется, главная роль в предстоящем деле отводится их отряду. Спирин и Беспрозванный сами принимают донесения разведчиков, вновь и вновь уточняют на карте линию укреплений, вражеские посты и наиболее удобные для партизан подходы к станции. Отмечают, где у немцев казармы, где и какие у них склады. Не упущены из виду водокачка, семафоры, аппаратура связи, все входные и выходные стрелки, запасные пути, самые мелкие мелочи станционного хозяйства. Андрей Иваныч в донесениях точен и аккуратен. А всего ценней, пожалуй, его знания военной тактики врага.
— Будет фрицам новогодний подарок! — подмигивает комиссар, потирая руки.
Настроение в копай-городе боевое. Хлопцы запасаются боеприпасами, учатся преодолевать проволочные заграждения, соревнуются в метании гранат и минировании.
У командиров совещание за совещанием. Еще бы, надо все хорошенько продумать. И если сейчас хлопот не оберешься, перед боевой операцией, то после нее и совсем покоя не будет: по опыту прошлых диверсий ясно, что немцы сразу же обрушат на партизан новую карательную экспедицию. Фашистских вояк тут поприбавилось с пушками, с танками — силы неравные. Притом партизаны здесь не одни, с ними их семьи, старики, дети, и надо из Клинцовской Дачи уйти своевременно, пока их тут всех не накроют разъяренные гитлеровцы.
Поднята на ноги вся разведрота. Все в сборе, нет лишь Андрея Иваныча: ею вызвали в штаб, значит, пойдет на особое задание.
Покацура каждому назначает маршруты: надо выявить, какие силы в близлежащих гарнизонах противника, уточнить вооружение, разведать дорогу для предстоящею рейда. Кому досталась Шумиха, кому — Августовский, кому — Выселки. Стрелка идет в районный центр. Марье Ивановне предстоит побывать в Любеже, первом селении на пути в Хинельские леса. Переговариваясь с красивой и, как всегда, веселой любимицей отряда, Самонина обдумывает свое задание. Сроки самые жесткие: чтобы первою января быть в лагере, всего трое суток в запасе, медлить со сборами нельзя. В чем одета, в том и пойдет — в полушубке, шали и подшитых валенках, прикинется старой крестьянкой. В руки вещички какие-нибудь для отвода глаз, будто идет в Любеж солицей разжиться. Особо мудрить не к чему — только морщинки на лице подрисовать, вот и вся маскировка.
Выпросила у девчат зеркальце, добыла сажи из буржуйки. Кажется, что и не нужно ничего подрисовывать: своих морщин достаточно. И в парике нужды нет: седые пряди теперь и свои не хуже. Фальшивая справка с немецкой печатью при себе. Осталось еще повидать Крибуляка и — в путь-дорогу.