Тридцать километров она прошла или больше — ни разу не оглянулась. Думы только о Крибуляке, о своих друзьях. У первого же встретившегося знакомого по отряду спросила с замиранием сердца;
— Жив ли Андрей — словак?..
— Жив!.. Только раненый он…
— Господи!.. А это кого же везут?..
На многочисленных подводах, въезжающих на улицы слободы Дерюжиной, окровавленные тела убитых. Толпы людей вокруг — партизаны, бабы, старики, ребятишки. Обнажив головы, вглядываются с тоской в лица погибших.
— Михайловские… Конышевские… Наши!..
Узнавая своих, бросились к саням, запричитали дерюжинские бабы — душу рвут на части. Дорого обошелся партизанам последний бой, большой кровью досталось освобождение. Сквозь слезы Марья Ивановна с трудом узнает среди погибших своих товарищей по отряду, с болью и страхом прислушивается к шепоту, идущему по рядам. Каждая названная фамилия — как удар в сердце.
— …Почепцов… Сивоконь… Покацура…
Своим ушам не поверила, склонилась над проезжающей повозкой, слепая от слез. «Они!..»
— Ва-ся-а-а!.. Петро Павлыч!..
Зарыдала во всю грудь. На лице Почепцова так и осталась тихая, печальная улыбка. О чем он подумал в последнюю минуту; не слетело ли с его губ подбадривающее, годное у нею на все трудные моменты жизни, излюбленное присловье. Кажется, вот-вот откроет глаза и, увидев над собой плачущую разведчицу, скажет; дескать, ничего, ничего, Марья Ивановна, елка-то, она ведь зелена, а покров-то, чай, опосля лета!..
Бросилась к повозкам, на которых везли раненых. Только по глазам и узнала Андрея Иваныча, — у него вся голова в бинтах и руки на перевязи.
— Марья, тебе плакать не можно… — услышала слабое, заботливое. И как бы в подтверждение этих слов, произнесенных Крибуляком, под сердцем Самониной несколько раз подряд больно толкнулся ребенок…
С той поры супруги не расставались. Не счесть бессонных ночей, проведенных возле Андрея Иваныча, пока он лежал в госпитале.
Раны оказались неопасными, только левая рука, в которой перебит нерв, висела, как плеть, и, как сказали врачи, нужно долгое время, чтоб нерв восстановился. А когда его выписали — поселились в районном городке, где с трудом подыскали себе в разбитом доме тесную комнатушку. Вернувшиеся на свои прежние должности партизанские командиры дали Крибуляку работу в райсовете. Под руководством Андрея Иваныча собрано несколько грузовиков трофейного оружия. На его личном счету тысячи мин и снарядов, обезвреженных на дорогах, полях и лугах вокруг города. Везде ему почет и уважение. Когда представляли к наградам, его назвали в числе первых, вместе с командирами. Все заслуги вспомнили — от первых сведений о железной дороге, переданных через Самонину партизанам, до захвата немецкого самолета. Друзья подсказывали Марье Ивановне:
— Тебе тоже орден полагается… В жизни пригодится…
Отмахивалась:
— Нам хватит и одного на двоих…
А у самой думка: может, если о себе не напомню, Андрею Иванычу побольше орден дадут.
— Тебе, Андрюша, орден, а мне — Родину!..
Орден ему, конечно, нужен, и хочется, чтоб он его обязательно получил: с нашей наградой будет себя здесь чувствовать как свой среди своих, а это ее самое большое желание. Самой же что дадут, то и ладно, — ведь не ради же наград в партизанские разведчицы шла, головой рисковала. Это только вон такие, как Китранов, всеми правдами и неправдами ордена себе вымогают. Тот даже к захвату самолета примазался, хоть и заявился к самолету, когда летчики уже были связаны.
Вскоре пришли награды: Крибуляку — орден Красного Знамени, Марье Ивановне — медаль «За отвагу». То-то было радости!..
А затем — самая главная, ни с чем не сравнимая радость: рождение сына. Тяжело досталось, измучилась, но врачей упрашивала спасти ребенка во что бы ни стало. «Спасите хоть мать!» — беспокоился Крибуляк.
С какой торжественностью Андрей Иваныч нес домой новорожденного! Лицо сияло от счастья. Да так и остался ясный свет в его карих глазах. Дома, вроде бы не доверяя ей, сам застелил кроватку, заранее им же сколоченную из досок, перепеленал малыша, уложил и стал баюкать, напевая что-то на своем языке. Укачал, отошел на цыпочках.
— Марья, тише, малой словак спит!..
Приходят друзья и знакомые, поздравляют. Кто распашонку принес в подарок, кто — шапочку. Говорят о мальчике: