«Грушевский как будто издевается над языком украинских писателей», — отмечал Нечуй-Левицкий и предупреждал, что «крестоносцы» (он называл их «языковыми оборотнями») своим стремлением навязать украинцам «смешной, чудной и непонятный» псевдо-украинский язык («чертовщину под якобы украинским соусом») только вредят делу развития украинской культуры и образования, вредят «хуже, чем старая цензура». Именно в этом неудачном языке видел он причину того, что украинцы не читают украинских книг и газет. «Всё это несчётное множество напханых польских слов, нахапаных из галицких книжек наугад, всякие галицкие чудные слова, все эти галицкие правописные значки и точки, — это же настоящие ружья и пушки, которыми газетные писатели отгоняют украинскую широкую публику от украинской литературы» — констатировал «старый Нечуй». Мало того, он сравнивал такую «рідну мову» с пулей, выстреленной по украинцам: «В Берлине во время революции 1848 года после того, как король повелел стрелять из пушек по толпе людей на площади, одна пуля застряла в стене на самом углу одного дома. Какой-то искусник ночью прилепил на этой пуле листок бумаги с надписью: «Моему любимому народу». Такую же надпись можно было бы применить для нашего украинского новоязычия: «Нашему любимому украинскому народу».
Одновременно те же вопросы Иван Семенович продолжал затрагивать в своих письмах. «Спасибо Вам, что Вы сочувствуете тем мыслям и положениям в моих статьях, которые я изложил про «Сьогочасну часописну мову» на Украине, страшно испорченную польскими и галицкими книжными словами через влияние галицких газет и журналов, — обращался Нечуй-Левицкий к писателю Михаилу Лободе (Лободовскому). — И действительно, как Вы пишете, это не язык, а какой-то жаргон. А когда Кулиш говорил Вам, что галицкий письменный язык следует выбросить на мусорник, то он говорил правду…Это дело заговора немногих украинцев, которые захватили в свои руки издания и от которых зависит корректура… Вы говорите правду, что обыкновенное старое книжное правописание (т. е. правописание с использованием букв русской азбуки — Авт.) лучше для народа, потому что он сразу будет читать как говорят: ходили, робили и т. д. Но и кулишевка не так-то уже трудна для него… А вот желиховка (желиховкой называлась кулишевка, «усовершенствованная» галицким деятелем Е.Желиховским в сторону еще большего отличия от русского правописания — Авт.) со своими двумя точками над «і» и с апострофом, так совсем не годится».
«С этого газетного языка публика просто смеется, — замечал он в другом письме тому же адресату. — А все же партия (т. е. сторонники Грушевского — Авт.) издала три галицкие грамматики для украинцев с галицкими падежами. Я знаю главных сообщников этой партии, так как они и на меня наседали, чтобы и я так писал. Был у меня и проф. Грушевский и точно также просил и уговаривал меня, чтобы я писал галицкими формами. Галичанских книжек у нас на Украине не читают; их трудно читать. Поднял я бучу не зря, раз мы теряем так широкую публику».
«Галицкий язык убьет украинскую литературу» — предупреждал писатель Ганну Барвинок, а в письме к издателю газеты «Рада» Е.Чикаленко указывал на конкретные польские, галицкие и выдуманные слова, употребляемые в газете и непонятные простому народу: «злочинство», «також», «майже», «окремо», «землетрус» («Земля трясется, а трусятся люди с перепугу или в лихорадке. Лучше б сказать — землетрясіння» — замечал «старый Нечуй», но «национально сознательные» языковеды, конечно, не могли с ним согласиться. Слишком уж «землетрясіння» напоминало русское слово «землятрясение»).
Следует ещё раз подчеркнуть: И.С.Нечуй-Левицкий был убеждённым украинским сепаратистом и не менее австрийских «крестоносцев» хотел вытеснить с Украины русский язык. Но, стиснув зубы и скрепя сердце, он вынужден был признать, что этот язык всё же понятнее и ближе украинцам, чем «тарабарщина» Грушевского и Ефремова.