Так возникли отличные от разговорного языка обитателей Северо-Восточной Руси западнорусские наречия — белорусское и малорусское[5]. Но оформившись в отдельные диалектные группы, говоры Малороссии, Великорос-сии и Белоруссии оставались разновидностями одного языка. Посетивший в 1523–1524 гг. великие княжества Литовское и Московское посол римского папы Климента VII Алберт Кампензе писал в Рим, что жители Руси как Литовской, так и Московской считаются одним народом, поскольку «говорят одним языком и исповедуют одну веру»[6]. На засилье «московского языка» в Литве жаловался литовский писатель XVI века Михалон Литвин[7], а польский король Ян Казимир (вошедший в нашу историю как противник Богдана Хмельницкого), выступая в сейме, указывал, что главная угроза для Речи Посполитой заключается в тяготении населения малорусских и белорусских земель к Москве, «связанной с ними языком и верой»[8].
Языковая близость Великой и Малой Руси ярко проявилась после их воссоединения. Многие малорусские писатели, переселившись в столицу, приняли деятельное участие в литературной жизни Русского государства. Они существенно обогатили московский говор, внеся в него немало южнорусских особенностей. В результате, как отмечал П. А. Кулиш, на основе малорусского и великорусского наречий выработался общерусский литературный язык, «составляющий между ними средину и равнопонятный обоим русским племенам»[9].
Огоновский Омелян Михайлович
Столь мощное (на первом этапе даже преобладающее) влияние малороссов на формирование русского литературного языка впоследствии дало повод некоторым ненькопатриотам обвинять великороссов в том, что они чуть ли не украли этот язык у украинцев. «Богатые запасы языка малорусской нации в течение двух последних столетий были систематически эксплуатируемы в пользу московского наречия»[10]. Так, например, утверждал в 1880 г. ярый украинофил Омелян Огоновский.
Естественно, что поскольку главные культурные центры Российской Империи (Петербург, Москва) располагались на территории Великороссии, в процессе дальнейшего развития литературного языка усиливалось влияние на него великорусской языковой среды. Примерно в середине XVIII века оно уже стало преобладающим. Однако и тогда малорусское влияние оставалось значительным. «Для развития литературной речи "малорус" Григорий Сковорода сделал не меньше "великоросса" Михаила Ломоносова, — замечал выдающийся русский историк Н. И. Ульянов. — А потом следуют поэты — Богданович, Капнист, Гнедич, вписавшие вместе с Державиным, Херасковым, Карамзиным новую страницу в русскую литературу. И так вплоть до Гоголя»[11].
Ульянов Николай Иванович
«Великорусская литература (Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Державин) сама тогда омалорусилась, — писал Иван Нечуй-Левицкий Михаилу Грушевскому. — …Эти великорусские писатели пошли на Украину почти как свои по языку: их понимали»[12].
И даже оголтелый русофоб М. Д. Антонович (внук известного историка) в своей «Истории Украины» (изданной в 1941–1942 гг. в оккупированной гитлеровцами Праге), объясняя причины распространения на Украине русского литературного языка, вынужден был признать: «Созданный в значительной мере самим украинским образованным слоем — тем духовенством, что массово отправлялось на службу в Россию — воспринимался этот язык как свой и им пользовались будто родным»[13].
Антонович Михаил Дмитриевич
Как видим, малороссы (украинцы), как и великороссы, имели все основания считать русский литературный язык родным. Таковым он и был. И не только для образованной части малорусского общества, но и для простого народа. Говорившие «по-благородному» помещики, в том числе и великороссы, в глазах малорусских крестьян не являлись иноземцами в отличие от панов польского или немецкого происхождения. Сами же крестьяне и в Великороссии, и в Малороссии говорили «по-простому», но и свои сельские говоры, и господскую речь считали разновидностями одного русского языка. «У нас, как это бывает и во всех почти странах, одна часть народонаселения говорит на своем образованном языке, а другая употребляет только свое местное просторечие»,[14] — отмечал профессор Киевского университета Сильвестр Гогоцкий и подчеркивал: «Ежедневно мы говорим в деревне с простым народом по-русски без всяких переводчиков, и не только примера не было, чтобы нас не понимали, но даже сами же эти простые люди рассмеялись бы, если бы мы, говоря с ними, стали их уверять, что они нас не понимают и приводили бы к нашему разговору переводчика»[15]. Крупный ученый, выдающийся педагог, малоросс по происхождению, Гогоцкий авторитетно свидетельствовал: «Русский язык — наш язык; а потому мы учимся и учим на нем, как на своем языке»[16], этот язык «наш во всей силе этого слова», «это наш язык, выраставший вместе с нами, вместе с историческою нашею жизнью и ее развитием, язык вырабатывавшийся общими и долговременными трудами деятелей Великой и Малой (преимущественно — юго-западной) России»[17].
5
Следует отметить, что названия «Малая Русь», «Малороссия» не являются чем-то оскорбительным, как это утверждает современная пропаганда. Употреблявшиеся сначала константинопольскими патриархами, а затем и в официальных актахгалицко-волынских князей, казацких гетманов, эти вошедшие в научную литературу названия обозначали территорию первоначального обитания русских племен, по аналогии с названиями «Малая Греция» — место зарождения греческой цивилизации и «Великая Греция» — острова, на которые греки расселились позднее; «Малая Польша» — родина польской нации и «Великая Польша» — места дальнейшего расселения поляков; «Малая Армения» и «Великая Армения» и т. д.
8
9
10
Цит. по:
14