В конце 1235 г. Даниил и Василько, стремясь не упустить время и воспользоваться скудной польской помощью, предпринимают беспомощный поход на Галич. «И воиваша, не дошедше Галича, воротися домовь», — печально заключает Галицко-Волынский летописец[105]. Можно сказать, что с этим походом для Романовичей завершился период активных наступательных действий по обретению-удержанию Галича, с потерей которого приходилось смириться. Начиная со следующего года волынские князья вступают в период оборонительных столкновений и упреждающих боев. Уже весной 1236 г. Михаил Черниговский вместе с новыми подданными (галичанами) совершает поход на Волынь. Мероприятие носило демонстрационный характер и далее Каменца галицкие войска с союзными Болоховскими князьями не пошли.
В эти годы обе конфликтующие стороны подошли к порогу истощения своих военных ресурсов. Теперь успех зависел прежде всего от количества и верности привлеченных иноземных войск, далеких союзников и внутренней сплоченности (обороноспособности) земли-княжения. Даниил опасался сам выступить против галичан, которые «повоеваша по Хомору и поидоша ко Каменцю, вземши полонъ великъ, поидоша [домой]»[106]. Князь послал за помощью к Владимиру Рюриковичу, который, выкупившись из половецкого плена зимой 1235–1236 гг., уже изгнал из Киева Изяслава Мстиславича[107]. Владимир неожиданно отозвался и направил в помощь Даниилу торков, верных союзников киевских князей, к которым был присоединен полк «Данила Нажировича» (киевского, вероятно, воеводы)[108]. Эти войска нагнали отходивших от Каменца галичан, разгромили их («и побежени быша невернии Галичане»), а полон, который включал всех Болоховских князей («вси князи Болоховьсции»), привели к Даниилу во Владимир Волынский[109].
Неожиданное возвращение Владимира Рюриковича к военным действиям должно было взволновать черниговского князя, для которого плоды побед прошлого года начинали ускользать. Союз Волыни с Киевом раскалывал его владения на две области, отрезанные друг от друга сотнями километров враждебных территорий. Теперь любая форма сообщения между Галичем и Черниговом неизбежно требовала пересечения недружелюбных земель, что не только подрывало коммерческие связи в регионе, но и оставляло восточную часть владений незащищенной, как анклав. Все это грозило утратой доверия к князю в городских общинах. Долго терпеть подобное положение вещей Михаил Всеволодович не мог.
Уже летом 1236 г. Михаил с бежавшим к нему Изяславом Мстиславичем подготовили новый поход на Волынь, в котором, наряду с галичанами, должны были участвовать Конрад Мазовецкий и половцы. Формальной причиной нового похода стало требование освободить заточенных во Владимире Волынском Болоховских князей. Согласиться с таким ультиматумом, сохранив лицо и репутацию, Даниил не мог, но и к вооруженному противостоянию он был явно не готов. Значительных воинских контингентов на Волыни не осталось, киевские войска и торки уже отошли домой, а географический размах военных действий ожидался весьма обширным (от польской границы до степей киевщины) и предполагал участие массы подвижных боевых подразделений. Князю оставалось только рассчитывать на стойкость своих крепостей и верность гарнизонов, уповая на скорую и внушительную помощь киевского союзника, а также на обыкновенное чудо. Последнее, согласно Галицко-Волынской летописи, волынский князь и упоминал в своих молитвах[110].
И спасло положение действительно чудо, подготовленное, судя по всему, Владимиром Рюриковичем и неожиданное как для Михаила Всеволодовича, так и для Даниила Романовича. В то время, когда черниговский князь уже выступил к волынской границе и ожидал подхода к себе других участников, пришла весть об измене половцев. Привлекая кочевников, союзники полагались на возможности Изяслава Мстиславича, которого степняки неизменно поддерживали и которому помогали. Однако ситуация переменилась. Владимир Рюрикович, находясь у половцев в качестве пленника, сумел не только обеспечить свое возвращение в Киев, но и каким-то образом склонить кочевников к союзу[111]. Примечательно, что даже Изяслав не подозревал о подобном повороте событий, чем немало подвел всю польско-галицко-черниговскую коалицию: «Половци же придоша в землю Галичькую не восхотеша ити на Данила, вземшю всю землю Галичьскую, возвратишася»[112]. Действия степняков произвели эффект разорвавшейся бомбы. Те силы, которые Михаил считал своим решающим аргументом против Даниила, внезапно повернулись против него самого. Все галицкие войска немедленно вернулись в свою столицу и заперлись в ней. Конрад Мазовецкий, брошенный один на один с Романовичами, был повергнут в шок осознанием того, какую внешнеполитическую ошибку он совершил, ввязавшись в союз с Черниговом-Галичем. Из всех союзников поляки единственные, кто в эту кампанию уже успели повоевать волынские земли (около Червена). Получив известие о предательстве половцев, Михаила, галичан и Изяслава, Конрад не просто стал отходить к границам Мазовии, но, сняв свой лагерь около Холма («кде ныне градъ Холмь стоить») ночью, побежал («побеже до Ляховъ чересъ нощь»), причем, отступая, умудрился потопить часть своего войска при переправе через реку Вепрь («и топился бяшеть от вои его во Вепрю множество»)[113]. Летопись не сообщает, предпринял ли Даниил или кто-либо другой из волынской администрации какие-нибудь действия для выдворения Мазовецкой армии.
107
Грушевський, 1991. С. 286; Dimnik, 1979 (2). P. 29–40; Майоров, 2001. С. 590, 592. В большинстве летописей изложение построено таким образом, что создается впечатление, что вслед за Изяславом киевский стол сразу захватил Ярослав Всеволодович. Такую же конструкцию, но в «перевернутом» виде, представлял и В. Н. Татищев, согласно которому Владимир Рюрикович, выкупившись из плена, вернулся «в Русь», а затем уже Ярослав передал Киев Изяславу в 1235 г. (Татищев, 1995. С. 230. Ср.: ПСРЛ, IV, 214). При такой раскладке событий остается необъясненным влияние Владимира на торков, выступавших неизменными союзниками именно киевских князей, а также беспомощность Изяслава в отношениях с половцами, которые почему-то отказывают ему в поддержке. Полагаем, что правильнее будет предположить, что из половецкого плена Владимир в начале 1236 г. вернулся в Киев, откуда вынужден был уйти Изяслав, направившийся к своему союзнику в Галич. У В. Н. Татищева содержится также неожиданное сообщение под 1236 г. о том, что «апреля 10-го Изяслав Мстиславич сел в Киеве на престоле отца своего и послал к великому князю Юрию во Владимир, прося его любви и дружбе, також и к другим князем» (Татищев, 1995. С. 230). Само известие разрывает изложения В. Н. Татищева, у которого под 1235 г. уже сообщалось о вокняжении Изяслава. Причем ни в 1235, ни в 1236 г. 10 апреля он прийти в Киев не мог. В первом случае (1235 г.) у нас есть указания на участие в это время Владимира Рюриковича в походе на Чернигов, после чего он возвращается в Киев, а во втором случае (1236 г.) — это время похода галичан на Каменец, когда Даниилу внезапно помогают торки, в чем следует усматривать руку киевского князя. Апрель 1236 г. невозможен также и потому, что в этом месяце поздновато было Изяславу утверждаться в Киеве, обладателем которого он должен был стать сразу после битвы у Торческа летом 1235 г. Скорее всего, в сообщении В. Н. Татищева речь идет о возвращении в Киев Владимира Рюриковича (10 апреля 1236 г.), который также садился на стол отца своего и вполне мог искать содействия в Северо-Восточной Руси.
108
Пашуто, 1968. С. 112. А. В. Майоров считает, что воевода Даниил Нажирович возглавлял отряд торков (Майоров, 2001. С. 602). Однако в летописи говорится, что Владимир Рюрикович послал «Торцькы и Данила Нажировича», то есть отмечены две составные части военной помощи, отправленной Даниилу. Кстати, А. В. Майоров при такой трактовке противоречит самому себе. Чуть выше в той же работе исследователь отмечал, что именем воеводы в подобном контексте неизменно отмечался целый полк, уточнять происхождение которого не требовалось (Майоров, 2001. С. 538). Полагаем, что в данном случае речь должна идти о боевом соединении из Киева, который только что занял Владимир Рюрикович, вернувшийся из половецкого плена.
111
Исследователи считают, что половцев «перекупили волынские князья» (Грушевський, 1900. С. 150; Пашуто, 1950. С. 216; Котляр, 1997. С. 105; Майоров, 2001. С. 593), хотя более удобно это было сделать Владимиру Рюриковичу (Грушевський, 1991. С. 285–286).