События этого похода заставили его участников решительно пересмотреть свои политические ориентиры. Для Изяслава Мстиславича это была политическая смерть: дискредитированный, он перестал быть фигурантом общественной жизни Руси. После этих событий он совершенно исчезает со страниц русских летописей[114].
Для Конрада союз с Михаилом был крупной и неоправданной ошибкой, первый и последний раз он открыто выступил против Даниила[115]. Последующие несколько лет мазовецкий князь потратил на то, чтобы найти какое-либо достойное разрешение создавшейся ситуации без ущерба для себя. Мира с Даниилом он еще не заключил, но военных действий более не вел.
Несмотря на тактический успех, Романовичи оказываются неспособными в одиночку захватить Галич, к которому Михаил успел подтянуть срочно вызванных венгерских наемников. Поход волынских князей на Галич весной 1237 г. оказался безуспешным: «возвративъшися, воеваста около Звенигорода»[116]. Следует признать, что результатом этого этапа волынско-черниговского противостояния было положение, близкое к пату. Ни та ни другая стороны не обладали решительным перевесом в силах и не способны были на активные наступательные операции. Основным средством воздействия стала дипломатия. И в таких условиях Даниилу удалось переиграть галицко-черниговского соперника. Романовичи совместно, вероятно, с Владимиром Рюриковичем придумали совершенно неожиданный ход, нехарактерный для междоусобной войны. Они предложили новгородскому (и переяславль-залесскому) князю Ярославу Всеволодовичу занять киевский стол, до сих пор сохранявший в сознании Рюриковичей (особенно — северо-восточных) статус «старейшего»[117]. Таким образом в столкновения на юге Руси втягивалась самая могущественная княжеская династия Юрьевичей, то есть Всеволодовичей, а это могло существенным образом подорвать позиции Михаила Черниговского.
Северо-Восточная Русь, как отмечалось выше, практически избежала каких-либо междоусобных столкновений за последние 10–20 лет. Единственным возмутителем спокойствия оставался Ярослав Всеволодович, который, однако, большей частью выплескивал свою энергию за пределами отчинных владений. Единственный случай внутреннего конфликта относится к 1229 г., когда Ярослав «отлучи» от Юрия Константиновичей и поднял на брата смуту, но вскоре примирился[118]. Исследователи видят причину конфликта в поддержке великим князем Михаила Всеволодовича, захватившего в этом году новгородский стол, принадлежавший прежде Ярославу[119]. Дело в том, что Юрий, женатый на сестре черниговского князя[120], и прежде выступал в роли союзника Михаила, а в 1225 г. сам посадил его в Новгород[121]. Он неизменно укреплял и родственные связи с Ольговичами, с которыми при его содействии породнились все три сына Константина Всеволодовича (в 1216, 1227 и 1228 гг.)[122]. Как отмечал Дж. Феннел, нам не известно ни одного случая конфликта между Юрием Суздальским и Михаилом Черниговским[123]. Ради справедливости можно отметить, что Юрий вообще имел миролюбивый характер и редко доводил дело до открытого конфликта, но в таких конфликтах неизменно побеждал, отчего даже молчаливая поддержка с его стороны была ценной и важной. Жесткость Юрия проявлялась, прежде всего, во внешних операциях против иноплеменников, по преимуществу на востоке (болгары, мордва). С другими ветвями династии Рюриковичей он поддерживал ровные отношения.
114
В. Н. Татищев отмечает, что, покидая Киев в 1238 г., Ярослав Всеволодович оставил город Изяславу Мстиславичу, а Владимиру Рюриковичу передал некий «окуп» и Смоленск (Татищев, 1995 (2). С. 230). Вероятно, такое известие демонстрирует поздние представления о «княжеской чехарде» в Киеве накануне монгольского нашествия. Нет никаких оснований считать, что после измены половцев кто-то рассматривал Изяслава как надежного партнера. Ярослав определял его в качестве потенциального союзника Михаила, своего давнего соперника, которому уступать Киев без боя было нелепо. Должно быть, речь у Татищева идет о некоем другом князе Изяславе.
115
См.: Włodarski. 1966. S. 107, 110–111; Dimnik, 1981. P. 102; Крип'якевич, 1984. С. 99.
116
В Галицко-Волынской летописи этот поход сориентирован во времени следующим образом: «лету же наставшу» (ПСРЛ, II, 776). Считается, что эти события должны относиться к лету как времени года (ГВЛ, 2005. С. 240). Но последующие сообщения датированы «весне же бывши» и месяцем мартом. Н. Ф. Котляр объясняет это тем, что события были перепутаны сводчиком конца XIII или начала XIV в. (Котляр, 1997. С. 106). Однако «летом» обозначался и собственно весь год, начинавшийся с 1 марта. Следовательно, стоит предположить, что в летописи речь идет именно о начале марта 1237 г., когда и состоялся поход Романовичей на Галич («лету же наставшу, собравъшася, идоста на Галичь на Михаила»).
119
НПЛ. 68, 274. См.: Рапов, 1977. С. 124; Феннел, 1989. С. 112; Горский, 1996 (1). С. 11, прим. 62.
121
НПЛ, 64, 268; ПСРЛ, I, 435, 448. Напомним, что даже в 1231 г. Юрий пытался предотвратить карательную экспедицию Ярослава в черниговские земли (ПСРЛ, I, 459).