Как бы то ни было, но дипломатическая комбинация Романовичей удалась. Михаил был решительно отрезан от своей черниговской вотчины, которую, к тому же, согласно сообщению В. Н. Татищева, направлявшийся к Киеву Ярослав разорил и обложил данью: «К Киеву идучи, область Черниговскую, где не было кому оборонять, разорил и, тяжкие окупы с городов взяв, пришел к Киеву»[131].
Дальнейшими действиями Даниила Михаил был лишен и других своих союзников, источников пополнения войск и перспектив. Той же весной 1237 г. [132] Конрад Мазовецкий, опасавшийся прямого столкновения с Волынью, попытался создать буфер на границе с Русью и передал (8 марта 1237 г.) добжиньским рыцарям-крестоносцам замок Дорогичин на восточном берегу Западного Буга[133]. Судя по всему, Конрад «даровал» крестоносцам то, что никогда ему не принадлежало. Даниил, направившийся в это время в поход на ятвягов, но остановленный весенней распутицей и половодьем, узнал о провокации польского князя и повернул войска на Дорогичин: «не лепо есть держати нашее отчины крижевникомь Тепличемъ, рекомымь Соломоничемь»[134]. Волынский князь штурмом взял город (март 1237 г.)[135] и захватил в плен орденского магистра Бруно с другими рыцарями, которых направили в заточение во Владимир Волынский. Конрад Мазовецкий, понесший уже второе поражение от Даниила, так и не вступив с ним в бой, был деморализован и более не проявлял своей враждебности. Для того чтобы добить противника, в начале 1238 г. Даниил подговорил литовского князя Миндовга и новогрудского князя Изяслава совершить поход в Мазовию[136]. Этот натиск окончательно склонил Польшу к мирным и союзническим отношениям с Волынью и Романовичами[137].
Чтобы упредить возможную поддержку Михаила со стороны Венгрии, Даниил использовал свой основной козырь — дружеские отношения с австрийским герцогом. В начале 1237 г. (с февраля) император Фридрих II организовал большой поход против беспокойной Австрии. Волынские князья немедленно вызвались предоставить военную помощь своему дальнему союзнику. Только вмешательство венгерского короля Белы IV заставило их прекратить приготовления к походу («королеви же возбранившу»)[138]. Отказ от вмешательства в австрийские дела Даниил обменял на надежный мир со стороны Венгрии, скрепленный в конце апреля 1237 г. при личной встрече князя с королем Белой[139].
Таким образом, галицко-черниговский князь не только был отрезан от своей «отчины» (Чернигова), но и лишился всех своих союзников (Изяслав, Конрад, Бела). В таких условиях ему не оставалось ничего иного, как просить у Даниила Романовича мира. Несмотря на очевидные успехи на дипломатическом фронте, волынский князь не имел возможности использовать их в наступательных целях. Перевеса в военных силах у него не было, к тому же Михаил, судя по всему, сохранял поддержку среди галичан, отчего рассчитывать на легкую победу не приходилось. Стороны вынуждены были искать компромисса:
«Данилови же в томъ же лете пошедъшу на Михаила на Галичь, онем же мира просящимъ даша ему Перемышль»[140].
Оценить объем усилий, на которые пошел чернигово-галицкий князь для заключения соглашения, можно только взглянув на географическую карту. Ради сохранения галицкого стола Михаил передал Даниилу Перемышльскую область, расположенную на путях из Галича в Венгрию и Польшу. Волынский князь приобрел возможность контролировать практически все сообщение галичан с западными странами. Можно сказать, что к лету 1237 г. Михаил Всеволодович стал обладателем двух анклавов (Галич, Чернигов), окруженных землями враждебных властителей. Причем любая попытка их объединить должна была натолкнуться на фактически общерусскую коалицию князей: от Романовичей и Ростиславичей до Юрьевичей (Ярослав), — то есть Волынь, Киев, Смоленск, Новгород, Переяславль Залесский и примкнувшие к ним.
Ярослав Всеволодович был на юге человеком новым. Решение об участии в конфликте с Михаилом на стороне Романовичей было для него неожиданным и свидетельствовало об авантюрном складе характера. Конечно, пример тестя, Мстислава Удалого, оставившего, несмотря на уговоры, Новгородское княжение и отправившегося на покорение далекого Галича («поискате Галица»), порабощенного иноземцами и иноверцами, был заразителен. В ту рыцарскую эпоху романтические предприятия вызывали только похвалу и восхищение. К тому же Ярослав поступил гораздо предусмотрительнее и весьма прагматично. Во-первых, оставил в Новгороде своего сына, Александра (в будущем «Невского»). Во-вторых, отправился покорять не далекий и незнакомый Галич, а «сердце земли Русской», старейший град Киев. При этом, естественно, все предприятие было организовано как военный поход. С Ярославом к Киеву двинулись крупные силы новгородцев и новоторжцев, которые при проходе через Черниговскую область, «где не было кому оборонять», местность «разоряли» и «тяжкие окупы с городов» брали[141]. В Киев они вступили без боя, а уже через неделю все войско было отпущено по домам: «…и державъ новгородцовъ и новоторжанъ одину неделю и, одаривъ, отпусти прочь: и приидоша вси здрави»[142]. Подобную беспечность Ярослав мог допустить, только осознав полную свою безопасность с любой из сторон. Князь не видел угрозы себе ни от близких своих соседей, ни от далеких. И именно такая позиция служит примером, действительно характеризующим положение в южнорусских землях весной-летом 1237 г., накануне великих свершений и потрясений для всей Руси.
132
Горский, 1990. С. 27. Нет никаких оснований относить эти события к весне 1238 г., как это делают некоторые исследователи (Włodarski, 1936. S. 25; Котляр, 1997. С. 106; Майоров, 2001. С. 597; Котляр, 2003. С. 320). В летописи последовательность произошедшего представлена так: «лету же наставшу» (самое начало марта 1237 г.) пошли Романовичи на Галич, но отступили, повоевав Звенигород, и «тое же осени умиристася» (осень 1237 г.), что отсылает к более позднему сообщению о мире с Михаилом в обмен на Перемышль; затем, «весне же бывши» (март 1237 г.) Романовичи шли на ятвягов, но, отклонившись, захватили Дорогичин («приаста градъ месяца марта», то есть в марте же 1237 г.); а потом, «в томъ же лете» (1237 г.) пошел Даниил к Галичу на мир и получил от Михаила Перемышль; и «по том же лете» (в следующем году) «возведе» Даниил на Конрада Мазовецкого литву и новогрудского князя Изяслава (ПСРЛ, II, 776). С одной стороны, исследователи уверены, что поход литвы и Изяслава на Польшу состоялся весной 1238 г., а с другой стороны считают, что и взятие Дорогичина состоялось тогда же в 1238 г. (Пашуто, 1950. С. 216–217; Котляр, 1997. С. 106–107; Włodarski, 1966. S. 113; Łowmiański, 1973. S. 276; Майоров, 2001. С. 598). Это совершенно противоречит изложению Галицко-Волынской летописи, где поход литвы и Изяслава отмечены произошедшими через год («по том же лете») и ему предшествуют мирные переговоры Даниила и Михаила, которые, скорее всего, могли состояться именно после похода на добжиньских крестоносцев, поддерживаемых Мазовией. Н. Ф. Котляр считает, что вся эта часть летописного текста представляет из себя перемешанные между собой куски сообщений и вставки. Такой подход позволяет исследователям раскладывать эту мозаику, исходя из собственных пожеланий и фантазии. Полагаем, что в данном случае подобный волюнтаризм разрушает источник, который того не заслуживает.
133
Текст и перевод жалованной грамоты см.: Матузова, Назарова, 2002. С. 353–354. Орден добжиньских (добрыньских — по названию замка, переданного им во владение) рыцарей для борьбы с пруссами (
134
ПСРЛ, II, 776. На то, что это сообщение относится к захвату Дорогичина (название города в летописи не отмечено), указывал еще Н. П. Дашкевич. Он считал, что город был отторгнут от Волыни краковским князем Лешком Белым при малолетстве Даниила в начале XIII в., а после смерти Лешка в 1227 г. перешел к его брату Конраду (Дашкевич, 1873. С. 14). Прямых указаний источников на то, что город когда-либо принадлежал полякам, нет. Отсылка на «крижевников Теплича, рекомого Соломоничемь» прямо указывает на тамплиеров (храмовников, рыцарей ордена Храма) — Нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона (
135
Датировка захвата Даниилом Дорогичина вызывала и вызывает у исследователей некоторую полемику. Большинство считает, что эти события относятся к началу (марту) 1238 года, на что якобы указывает ход летописного изложения (Пашуто, 1950. С. 216–217; Котляр, 1997. С. 106–107; Włodarski, 1966. S. 113; Łowmiański, 1973. S. 276; Майоров, 2001. С. 598; Головко, 2006. С. 324). Но как уже было отмечено нами выше, логика летописных известий ведет скорее к тому, что поход Даниила к Дорогичину состоялся уже в марте 1237 г. (Масан, 1996. С. 52–62). Надо полагать, длительное время (более года) князь не стал бы терпеть в своих землях случайных оккупантов. Общая численность воинов, засевших в Дорогичине, оценивается исследователями в количестве не более 200. Кроме того, недавний разгром никак не позволил бы Конраду Мазовецкому оказать хоть какую-то поддержку добжиньским крестоносцам. Для Даниила эта операция не слишком рискованной.
136
ПСРЛ, II, 776; Грушевський, 1900. С. 151. Некоторые исследователи считают, что под именем «Изяслава Новогородьского» должен скрываться все тот же Новгород-Северский князь Изяслав Владимирович, который приводил половцев к Торческу, княжил в Киеве и которого мы отождествили с Изяславом Мстиславичем (Котляр, 1997. С. 107; Майоров, 2001. С. 544, 599). Каких-либо серьезных подтверждений этому мы не находим. Непонятно также, какие интересы мог преследовать князь из Новгорода-Северского (Черниговская земля) при совместном (!) с литовцами (!) походе на Польшу. Скорее всего, в сообщении Галицко-Волынской летописи речь идет о князе из Новогрудка (Полоцкая земля), власть над которым должны были сохранить младшие представители древней полоцкой династии Брячиславичей (Пашуто, 1950. С. 217, 318). Новогрудок находился на границе с Литвой и вскоре подпал под власть литовских князей; участие местного князя в походе на Польшу — более чем уместно и логично.
138
ПСРЛ, II, 776. Фридрих II занял Вену уже к середине апреля 1237 г., и к середине мая порядок в Австрии был восстановлен (Huber, 1885. S. 415). Любое вмешательство волынских князей после этого времени бессмысленно. Судя по всему, поездку Романовичей и их переговоры с Белой IV следует относить к середине-концу апреля 1237 г., когда австрийский поход императора уже клонился к своему победному завершению. Ср.: Włodarski, 1966. S. 136–137.
139
О предстоящем походе императора Фридриха II против австрийского герцога было известно еще летом 1236 г., когда в Майнце собирался рейхстаг (Huber, 1885. S. 412–413). Даниил не мог об этом не знать, а следовательно, его поход на помощь Австрии, организованный столь поздно, изначально носил фиктивный характер и предусматривался лишь для демонстрации силы венгерскому королю.