Сквозь все летописные рассказы о взятии Владимира неизменно проходит акцент на особой роли, которую играл мужественный владыка Митрофан в дни обороны. И в южнорусских источниках и в ростовских особенно подчеркивается его духовная забота о защитниках и поддержка их рвения во время боя. Когда монголы ворвались в детинец, Митрофан с великой княгиней, ее дочерьми, другими приближенными и многими простыми горожанами заперся на полатях Успенского собора. Захватчики даже не попытались пленить безоружных прихожан, но, стащив хвороста, подожгли храм со всеми там находящимися:
". а владыка, и княгини съ снохами, и съ дочерью княжною Феодорою и съ внучаты, иныи княгыни, и боярыни и люди мнози въбегоша въ церковь святыа Богородица и затворишася на полатехъ; а Татарове и тотъ градъ взяша, и у церкви двери изсекше, и много древиа наволочиша, и около церкви обволочивше древиемъ, и тако запалиша, и вси сущии тамо издъхошася, и тако предаша душа своа въ руце Господеви; а прочиихъ князей и людей оружиемъ избыша»[302].
Наряду с примерами героизма при обороне и мученической смерти после поражения источники сохранили и не совсем лицеприятные примеры действия руководителей общины. Так, вслед за изложением патриотической проповеди перед защитниками города епископа Митрофана южнорусская повесть сообщает, что, когда глава обороняющейся стороны княжич Всеволод осознал бесперспективность дальнейшего сопротивления, он собрал богатые дары и направился к Батыю просить о помиловании и даровании жизни:
«Се оувидевъ князь Всеволодъ яко крепчае брань ратных належить, оубояся, бе бо и самъ младъ, самъ изъ града изыде с маломъ дроужины, несыи съ собою дары многы, надеаше бо ся от него животъ прияти; онъ [Батый] же, яко сверепыи зверь, не пощади юности его, повеле предъ собою зарезати, и градъ весь изби»[303].
Судя по тому, что Юрию сообщили о смерти его сыновей «вне града»[304], княжич Мстислав также пытался бежать, но был убит. Примечательно, что речь идет о самых титулованных особах в осажденном Владимире. В новгородских источниках Всеволод Юрьевич предстает лидером обороны, вождем владимирской дружины[305]. Впрочем, его роль выделялась и в Коломенской битве, хотя монголы, по свидетельству Рашид-ад-Дина, своим противником обозначали Романа Ингваревича.
Пожар в главном храме земли Владимирском Успенском соборе ознаменовал собой падение столицы Северо-Восточной Руси. Последовала тотальная резня: «от оуного и до старца и сущаго младенца и та вся иссекоша, овы оубивающе, овы же ведуще босы и безъ покровенъ въ станы свое, издыхающа мразомъ»[306]. Успенский собор, другие городские церкви и монастыри были разграблены, пожаром был уничтожен Новый город. Местное население поголовно погибло или было выведено в полон. Разорение хорошо прослеживается и на археологическом материале, который демонстрирует не только гибель многих людей и материальных ценностей, но и последующее запустение целых районов прежде весьма многолюдного мегаполиса[307].
Тактически монголы могли считать себя победителями. Но формально великий князь Юрий еще оставался у власти и продолжал военные действия. И монголы должны были как можно быстрее найти его и уничтожить, пока он не восстановил свои силы.
Ход изложения в русских летописях позволяет говорить, что Владимир был последним городом, который осаждала единая монгольская армия. Рашид-ад-Дин утверждает, что еще крепость «Кыркла» (Переяславль Залесский) Чингизиды также «взяли сообща» и лишь затем решили «на совете идти туманами облавой и всякий город, область и кре-пость, которые им встретятся (на пути), брать и разрушать»[308]. Возможно, так и случилось, но после 7 февраля они обязаны были расширить диапазон своих набегов: где-то скрывался великий князь, собирающий вокруг себя войска для ответного удара. Суздальские города были практически беззащитны, так как ополчения ушли к военному лагерю на Сити. Именно с этим следует связать такой широкий размах достижений интервентов:
". и поидоша на великого князя Юрья оттоле, овии же идоша к Ростову, а инии же кь Ярославлю, л инии на Волгу, и на Городець, и те поплениша все по Волзе, и до Галича Володимерьскаго, а инии идоша к Переяславлю, и тот град взяша, оттоле всю страну ту, и город мнози поплениша: Юрьевъ, Дмитровъ, Волокъ, Тверь, ту же и сына Ярославля оубиша, и до Торжку, несь места идеже не повоеваша, и на всеи стране Ростовскои и Суждальскои земле; взяша городовъ четыренадесяте опроче слобод и погостовъ в одинъ месяць, февралю кончевающюсь лету (67) 45»[309].
304
ПСРЛ, I, 464. В продолжении Суздальской летописи по Академическому списку эта фраза подвергнута корректировке: вместо «вне града» записано «в Нове городе» (ПСРЛ, I, 519). См. также: Каргалов, 1967. С. 93.
305
В Тверской летописи вообще говорится, что «въ Володимери затворися сынь его (Юрия) Всевододъ съ материею, и съ владыкою, и съ братомъ, и съ всею областию своею» (ПСРЛ, XV, 368. Ср.: НПЛ, 287). Роль старшего Юрьевича в ростовских и новгородских источниках неизменно выделяется как в битве у Коломны, так и при осаде Владимира. И в том и в другом случае он выступает в роли руководителя русских войск.
309
ПСРЛ, I, 518. Ср.: НПЛ, 76, 288; СЛ, 88; ПСРЛ, I, 464; IV, 217–218; VI, 293; VII, 141; X, 109; XV, 369.