Историк А.М. Баженова права, когда пишет, что греческая и римская мифологии изучены едва ли не досконально, а народы большей половины Европы – славяне нередко представляются «как бы пришедшими неизвестно откуда, не имеющими никаких исторических прав, случайным сочетанием этнических групп»[6]. Между тем, согласно исследованиям Б.А. Рыбакова, праславяне жили на территории Европы 55–45 тысяч лет до н. э.; по другим источникам – 25 тысяч лет до н. э… Поэтому поразительна сохранность на протяжении тысячелетий единородного антропологического типа славян – коренных обитателей Европы.
Традиция негативного отношения к славянскому язычеству берет начало в Античности. Римляне считали варварами, жестокими и дикими племенами едва ли не все этнические группы, жившие за пределами империи. Не здесь ли скрываются истоки раскола Европы и острых противоречий между ее западными и восточными ветвями, полупрезрительного отношения к славянству, а позже к собственно русским?
Русофобия – не современное явление. Русофобия имеет глубокие исторические корни и, прежде всего, в духовной области. Западная Европа – наследница Рима с его жаждой покорять и властвовать, что стало отличительной чертой европейской цивилизации. Об этом писали многие мыслители – от славянофилов и Достоевского до Франка, Ильина, Федотова и других выдающихся мыслителей XIX – ХХ веков.
Вместе с тем историки не обошли вниманием язычество, как эру рождения человеческих сообществ. В российской историографии начало положил родоначальник отечественной исторической науки Василий Никитич Татищев (1686–1750). В его фундаментальном труде «История российская с самых древнейших времен» на основе разнообразных источников содержатся ценные сведения о славянских языческих богах, обрядах, почитании природных явлений и др. Вместе с тем Татищев, как человек глубоко верующий, дал язычеству далеко не лестную характеристику: «если не вообразим себе, в каком мерзском зловерии и злоключении до проповеди нам Христовы предки наши пребывали, то не можем так точно о сем великом благоденствии уразуметь; колико бо первое было безумно и вредно, богослужение мерзско, толико другое благостию и пользою душевною и телесною превосходит»[7].
Центральная идея сформулирована предельно ясно – славяне шли от мрака язычества к свету христианства. Она в том или ином виде будет воспроизводиться в трудах ученых на протяжении более двухсот лет.
Оппонентом В.Н. Татищеву выступил русский гений Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1756). Он, во-первых, нашел много общего в язычестве славян с язычеством античных Греции и Рима, показав тем самым, что векторы духовного развития «классического» язычества и славянского, если не совпадали, то имели много общего в мировосприятии. Во-вторых, М.В. Ломоносов высказался по весьма спорному вопросу, который стал предметом разногласий последующих поколений историков – не исключало ли многобожие славян веры в единого бога?
Со всей определенностью Ломоносов в своем замечательном труде «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины Ярослава Первого» писал, что «наши предки» поклонялись и единому Богу – «творцу грома и всего мира». Вслед за летописцем Нестором Ломоносов в качестве «главного бога» выделяет Перуна и отождествляет его с античным Зевсом: «Сей богом грома и молнии почитавшийся Перун был Зевс древних наших предков»[8]. В честь Перуна зажигался «неугасимый огонь». За ним следили жрецы, и если он гас по небрежности, то их предавали смертной казни. Ломоносов называет и других языческих богов – Хорса, Дажьбога (Даждьбога), Стрибога, Мокошь. На втором месте после Перуна, по мнению Ломоносова, стоял скотий бог – Велес. Кроме того, особое внимание Ломоносов уделял таким божествам, как Купала – бог земных плодов и Коляда – праздничный бог.
Ломоносов ценил ту сторону язычества, которая отражала радостное, праздничное мировосприятие, отвечавшее зовам русской души. Язычество серьезно влияло на становление русского национального характера. Об этом, в частности, писал Н.А. Бердяев, отмечавший, что именно язычество сформировало у русских любовь к хоровым песням и хороводам, к праздникам, не чуждым разгулу и бесшабашности. «В русской стихии всегда сохранялся и сохраняется доныне дионисический, экстатический элемент. <…> С этим связана огромная сила русской хоровой песни и пляски»[9]. Значение хорового начала принадлежит, по мнению Бердяева, с которым нельзя не согласиться, «к духовным чертам русского народа»[10].
8
См.: