— Ты не сможешь меня победить! — продолжал двойник, ежесекундно меняя тактику и стиль боя, — Потому что я — это ты.
— Я не смогу тебя убить потому, что ты уже мертв. Мне остается лишь похоронить тебя!
Двойник замешкался на секунду, которой Павлу с избытком хватило на то, чтобы нанести всего один, но точный и смертельный удар. Его меч вонзился противнику между ребер с левой стороны груди, точно в сердце.
— Хайока должен впитать зло, которое он призвал в свою душу! — продолжал он, рывком поворачивая меч, разрывающий его двойнику грудную клетку, — Но я не собираюсь впитывать твою сущность. Я не хайока!
— Ты не можешь! — проревел лже-Тейлор, голос которого изменился до неузнаваемости, — Ты не сможешь уничтожить меня! Я стану частью тебя!
— Попробуй! — усмехнулся Павел.
Этот мир был его миром. Миром, порожденным его сознанием. Здесь он — царь и бог, в то время, как душа Мраморного — всего лишь непрошеный гость в его разуме. Призрак нескольких десятков умерших Темных, членов банды «Быстрых кулаков», обретший пристанище в городе, который он медленно сводил с ума одним лишь своим присутствием. Он похоронит Темную душу в своем сердце. Одним усилием мысли выроет могилу, закопает его в ней, а сверху возведет нерушимый каменный курган, который никогда не позволит духу Тьмы выбраться наружу.
Мановение руки, и ночь сменилась днем. Яркое солнце озарило поляну и двух человек, в груди одного из которых торчал самурайский меч.
«Я жив, а он — нет. Он — лишь призрак. Иллюзия!»
Движение губ, короткий приказ, произнесенный неслышным шепотом, и лже-Тейлор, лицо которого уже начало меняться, превращаясь в жуткий звериной оскал, провалился в возникшую, вдруг под ним двухметровую яму.
— Покойся с миром! — прошептал Павел.
— НЕТ! — взревела душа Мраморного, окончательно теряя человеческий облик и черной слизью растекаясь по собственной могиле. — ОГЛЯНИСЬ!
Павел знал, что не должен этого делать, что Мраморный лишь посылает ему очередную иллюзия, но, услышав позади себя негромкий топот, не мог не обернуться. Он уже знал, что увидит за своей спиной. Мраморный знал все его страхи, и умело играл на них.
Две маленькие босые детские ножки, отрезанные чуть ниже колена, вприпрыжку бежали к нему, оставляя позади себя на траве кровавые следы.
— Это я сделал! — бесновалось в могиле черное нечто, — И я сделаю это с тобой! Я найду тебя в любой точке мира, ведь теперь я всегда буду с тобой! Найду, и сделаю это с кем-нибудь из твоих близких! Сделаю это твоими руками!!!
Отпусти меня, и живи дальше!!!
Дай мне уйти!
Дай!
Мне!
Уйти!
— Нет! — ответил Павел, усилием мысли стирая из своей памяти, из своего внутреннего мира это жуткое виденье. — Прощай!
Повинуясь его воле могила оделась в нерушимый бетонный саркофаг, на верхушке которого возник черный крест высотой в человеческий рост. Последний памятник потерянной Темной душе.
Но Павел все еще слышал ее голос, доносящийся из глубины его собственного сознания.
— Я всегда буду с тобой!
— Ты ослабишь контроль лишь на минуту, и я вырвусь наружу!
— Ты мой! Слышишь, Павел? Ты мой!
Он не ответил. Глупо разговаривать с мертвыми… Лишь пожал плечами и закрыл глаза, чтобы открыть их уже в реальном мире. Там, где находилась его материальная оболочка, которой была лишена душа Мраморного.
Первым, что он услышал очнувшись, был шум воды… Он лежал на том самом каменном козырьке у самой воды, стоя на котором он вызвал Мраморный на бой. То, что он не свалился в реку можно было считать чудом, так как падение в эти бурные воды было бы верной смертью.
Павел поднялся, чувствуя, как от его движений разбегаются по телу ледяные иголочки холода, впившиеся в него, пока он лежал на холодных камнях. Сколько он пролежал здесь? Сколько в реальности длился этот бой, занявший в его сознании каких-то десять — пятнадцать минут.
Неподалеку, чуть выше по спускающейся к реке тропке, лицом вниз не подавая признаков жизни, лежала Лена. Как и предполагал Павел, ее правая рука была загипсована и плотно прибинтована к телу… Значит главарем той банды подростков действительно была именно она.
Идя к ней Павел не испытывал сожаления. Приятные воспоминания от близости с этой девушкой стерлись, смазались, закрашенные совершенно другими эмоциями, главенствовало среди которых презрение. Презрение к человеку, подчинившемуся черной душе Мраморного, выполнявшего его поручения. Какими были эти поручения до того, как в город приехал он, Павел и вообще не хотел думать.
Подойдя ближе он увидел, что здоровая рука девушки сжимает нож. Не кухонный нож — любимое оружие домохозяек во второсортных фильмах ужасов, а настоящий охотничий нож, с которым впору идти и на медведя. У Павла не было сомнений относительно того, кому он предназначался.
Ногой отправив нож в реку, Павел поднял Лену за шиворот, будто котенка, и поставил на ноги, крепко взяв за плечи.
— Подъем, красавица! — крикнул он ей в ухо, отвесив легкую пощечину для бодрости, — Пора вставать.
От удара голова девушки дернулась в сторону, и она слабо застонала, бессвязно бормоча что-то себе под нос.
— Еще раз говорю, подъем!
Лена, наконец-то открыла глаза и, увидев держащего ее Павла, с минуту смотрела на него не отрываясь, а затем вполне искренне, без всякого притворства, разрыдалась, порываясь даже уткнуться носом в его рубашку.
— Ну, ну, — сказал он, встряхивая ее, — Не реви. Не поможет. Впрочем, тебе и помогать-то не за чем. Убивать я тебя не стану, теперь ты уже ничего не значишь без своего хозяина. В милицию сдавать за нападения на меня — тоже не буду, на кой мне такой развлечение? Так что просто встань, наконец, твердо на ноги, и топай отсюда.
— Паша, прости меня! — сквозь рыдания проговорила она, — Я шла тебя убить! Оно приказало мне!
— Да знаю я, — вздохнул Павел, — Видел, с каким тесачком ты на меня шла.
— Прости! Оно заставило меня это сделать! Я не могла сопротивляться!
— Ты мне еще скажи, что трахалась ты со мной по его приказу? — презрительно усмехнулся Павел.
— Да… То есть нет! Оно приказало мне войти к тебе в доверие. Узнать все, что знаешь ты. Но потом я…
— Передумала? Решила играть сразу на два фронта, чтобы потом примазаться к победителю?
— Нет! Я люблю тебя!
Павел смотрел на нее в упор несколько секунд, а затем, подобрав с земли свое оружие, просто зашагал по тропинке наверх.
— Паша, постой! — крикнула она ему вслед, — Я правда не хотела! Оно заставило меня! Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой! Теперь все кончилось, ты, ведь, убил его?! Да, убил, я знаю. Иначе Оно заставило бы меня довести дело до конца. Теперь город будет другим! И я буду другой! Останься здесь, пожалуйста!
— Здесь — значит с тобой? — остановившись, но не оглядываясь спросил Павел.
— Да! Я правда люблю тебя!
— Тех, кого любят, не идет убивать.
— Оно заставило меня!
— Оно пыталось и меня заставить сделать много всего. Но я, почему-то, не сделал этого.
— Ты другой, Паша!
— Я такой же, как и ты, — сказал он, обернувшись к ней. — Каждый волен выбирать свой путь сам. Я выбрал свой. И Наташа Кузнецова выбрала свой. Она убила свою мать, спасая ее от того, кому ты подчинялась. Но ты выбрала другой путь, послушалась приказов Тьмы. Твой путь никогда не будет лежать рядом с моим. И моли Бога о том, чтобы они никогда не пересеклись.
Он вновь зашагал вверх по тропе, запрещая себя слышать ее рыдания. А потом… Быть может ему послышался плеск упавшего в воду тела, а, быть может, и нет. Но он не стал оборачиваться, чтобы узнать это.
Где-то в глубине его души Мраморный продолжал нашептывать:
— Я вырвусь, стоит тебе лишь на секунду потерять контроль. Маленькое зерно Тьмы в твоей душе, и я смету воздвигнутое тобой надгробие…
И Павел не собирался терять контроль ни на секунду…