После бурной перепалки с женой Михалко Вельяминов вернулся к своим обязанностям дознавателя со злобной печатью на лице. Он орал на тюремных служек и на Космыню, допрашивая узников, был безжалостен и груб. В голове у мнительного Михалки вертелась неотвязная мысль, что супруга наставила ему рога и не с кем-то, а с Якушкой Шачебальцевым, хвастливый язык которого непременно разнесет этот слушок по всей Москве.
Владыка Вассиан потребовал у Михалки прекратить издевательства над людьми, а его самого оставить наедине с узником Микифором. Для придания большего веса своим словам владыка Вассиан показал Михалке письменное распоряжение великого князя, заверенное печатью с двуглавым орлом.
Михалко повелел служкам развести всех узников по темницам, а Космыне велел произвести уборку в пыточном застенке. Для беседы владыки Вассиана с послушником Микифором была выделена самая чистая комната в тюрьме, расположенная на втором ярусе. Здесь обычно содержали самых знатных узников.
Семидесятилетний архиепископ последнее время часто хворал, поэтому, едва поднявшись в верхний тюремный покой, он сразу же опустился на стул, мучаясь тяжелой одышкой.
Вскоре туда же дьяк Михалко привел послушника Микифора, который был бледен, полагая, что его сейчас станут пытать. Увидев своего наставника и покровителя в роскошных архиерейских одеждах с черным клобуком на седой голове, Микифор со слезами радости упал перед старцем на колени и поцеловал его правую руку.
Удаляясь, дьяк Михалко плотно притворил за собой дверь. Он знал, что владыка Вассиан является духовным отцом великого князя, поэтому сильно робел перед ним.
– Сядь, сын мой, – усталым голосом промолвил архиепископ, указав послушнику на другой стул. – И выслушай меня внимательно.
Микифор подчинился, глядя на владыку преданными глазами.
– Прочитал я ту часть летописи, написанную твоею рукой, сын мой, – заговорил владыка Вассиан, глядя на своего воспитанника из-под густых седых бровей. – И скажу тебе так. Нельзя осуждать орла за то, что от его клюва и когтей гибнут другие птицы, ибо орлу Богом дано право летать выше всех и видеть зорче прочих птиц. Коль уничтожить всех орлов, то небо не очистится от пернатых хищников. Место орлов займут ястребы и коршуны, которые хоть и летают пониже и не обладают орлиной мощью, но добычи своей все же не упустят. Истреби ястребов и коршунов, вместо них царями неба станут соколы, луни и канюки. То есть суть природы, где сильный поедает слабого, все едино не изменится.
Владыка Вассиан потер лоб узловатыми пальцами, словно старался вспомнить, что еще он хотел сказать своему воспитаннику.
Микифор взирал на преподобного архиерея в почтительном молчании, сложив руки на колени.
– Зачем ты упомянул в летописи об ослеплении великим князем воеводы Федора Васильевича Басенка, сын мой? – с неудовольствием заметил владыка Вассиан, прислонив свой длинный посох к своему плечу. – Это случилось семнадцать лет тому назад, к чему было ворошить далекое прошлое?
Видя, что архиепископ ждет от него ответа, Микифор негромко пробормотал, как бы оправдываясь:
– Воевода Федор Басенок был верным сподвижником отца Ивана Васильевича. Без него Василий Темный вряд ли стал бы великим князем. Получается, что Иван Васильевич отплатил Федору Басенку за преданную службу черной неблагодарностью. Я вспомнил об этом в той связи, что этой весной ослепленный Федор Басенок умер в ссылке в Кирилло-Белозерском монастыре.
– Некстати ты вспомнил про Басенка, сын мой, – нахмурился владыка Вассиан. – Не мог Иван Васильевич покарать Федора Басенка столь сурово ни за что ни про что. Ни ты, ни я не знаем, что произошло между ними семнадцать лет тому назад. Известно лишь то, что Федор Басенок вздумал в чем-то не подчиниться Ивану Васильевичу, который только-только утвердился на московском столе. Иван Васильевич был вынужден наказать Федора Басенка, дабы соблюсти свое величие и не дать соблазна прочим воеводам выступать против воли великого князя.
Микифор понимающе покивал головой. Теперь ему стало ясно, почему так разгневался на него Иван Васильевич.
– Еще, сын мой, ты вздумал оправдывать младших братьев великого князя, которые затеяли смуту, удалившись в Великие Луки, поближе к литовской границе, – продолжил владыка Вассиан тем же недовольным тоном. – Не спорю, ты правдиво и бесстрастно изложил суть этой замятни. И все же не учел одной мелочи, которая кажущееся беззаконие великого князя способна превратить в образчик справедливости.