Танина соседка по палате скривилась на Африку, смеривая ее едким взглядом с ног до головы. Африка, как всегда, была во всем белом, от этого лицо с первого взгляда казалось сплошным темным пятном.
— Слышь, Танька, сержант на вахте приловит и потом таких свистюлей подвалит, что от уколов на задницу не сядешь.
Хотя напарница на вид была выше и крепче Тани Ким, но болезнь отбирала все–таки у нее жизненные силы — она все мерзла на ветру и куталась в застиранный халат. Это Тане было все нипочем.
— Ай, — провела по воздуху кукольной розовой ручкой Таня, словно помахала кому–то вдалеке. — Перетопчется наш дядечка сержант на месте. А ты, Африка, дай подкурить!
Черная Африка, а по паспорту Света Иванова, стояла неподвижно, засунув руки в карманы куртки и широко раскрытыми карими глазами на белоснежных белках в упор смотрела на Таню Ким, не говоря ни слова.
— Чего уставилась, как будто умирающую навещаешь? Через месяц я буду чистая, как стеклышко. Ну, не молчи, раз пришла.
— Танька, знаешь что… Я вот что… Я вот зачем сюда, ну, ты понимаешь… А хочешь по городу прошвырнуться?
Света вынула из кармана белую пушистую варежку, а из варежки десятку долларов и сунула бумажку в нагрудный карман Таниного халата. Бумажка предназначалась, разумеется, для кастелянши на пару с сержантом. У Тани загорелись глаза:
— Гляка–ка, подруга, чо там Африка удумала? Ну, говори, чего там наклевывается…
— Просто так соскучилась, — неумело соврала Африка, разгоняя носком сапожка грязные льдинки в луже. — Дай, думаю, загляну и вытащу ее на свет божий, чтоб проветрилась.
В луже на льду отражалось солнце в радужной нефтяной пленке, поэтому она щурилась и не поднимала глаз.
— А что — айда! — радостно выдохнула Таня Ким и даже расправила за спиной руки, чтобы вздохнуть полной грудью. — А ты шмотки мне принесла?
Света распахнула перед ней свою объемистую сумку, висевшую у нее на плече. Сумка тоже была белая, ее ей часто приходилось стирать, но другого цвета черная Африка не признавала.
— Пошли в сарай за складом, там переоденусь, — потянула ее Таня за рукав.
— А я куда же? — крикнула, как каркнула, на нее соседка–пациентка с сумкой, нагруженной бутылками.
— А ты мою робу больничную заберешь и эти деньги кастелянше сунешь, чтоб не пикнула, — доходчиво втолковала ей Таня Ким, уверенная в своей правоте, как всегда.
Подружка по палате сначала взъерепенилась, потом согласилась уговорить кастеляншу.
— Но ты мне еще за это проставишь и отработаешь, я не забуду, — напомнила ей напарница по палате. — Не все тебе одной порхать над цветочками, другим, может быть, и завидно с того.
— Мы ж только с Африкой до вечера, а там я быстренько обернусь до отбоя…
— А процедуры?
— Они там не разберутся, в чью задницу колоть. Свою второй раз подставь.
Света Иванова, она же Черная Африка, всегда жеманничала, как чернокожая манекенщица на подиуме, а тут вдруг сжалась вся, как бабочка, приколотая булавкой к листу картона, когда Таня Ким смело разделась догола на холодном воздухе, чтобы переодеться за деревянным сараем в принесенные вещи.
— Как ты можешь переодеваться на таком холоде, — уныло сказала Африка. — Я б ни в жизнь не согласилась, да еще переться куда–то, да еще потом возвращаться за засовы…
— Что–то я тебя не понимаю, — сказала Таня, наскоро переодеваясь. — Пару дней не видались всего–то, а тебя, как цыгане подменили. Не ты, что ли, меня на эту прогулку сблатовала? Так что не ной, красавица, при мне. Оттянуться на воле каждому хочется.
Африка не ответила, а смотрела на Таню неподвижно, словно у ней было не лицо, а негритянская маска из эбенового дерева. Она молчала с сухими глазами, хотя ей было о чем поплакаться подружке.
Сегодня утром Боня самым категорическим запретом не пустил ее на производственную практику в кафе. Деловито и без единого слова связал в узел все их с Таней самые дорогие шмотки, уселся на них, закурил дрожащими от гнева или еще чего–то руками и сокрушаясь покачал головой: «Нет, все–таки я понабрал к себе самых идиоток. У других девки как девки, а у меня уродки… Через вас или жизни лишиться или самому на панель пойти, задницы богатым фрайерам подлизывать… Как хошь, Африка, или песни пой, или вертись, как гадюка на сковородке, а Таньку нашу семь раз трипперную приведи к универсаму напротив общаги ровно в половине шестого. Как раз к ларьку с шмотьем женским, где вам трусы на сменку всегда покупаю… Не напасешься на таких прорв…»