Седой автоэксперт, давний пенсионер, бранился с участковым:
— Вам нужно хотя бы раз в полгода спецкурсы проходить по методике сбора следственного материала, чтобы нас зря к себе не гонять. Половину работы могли бы и сами сделать до нашего приезда.
— Я на криминалиста не ученый, — артачился в ответ ему Мамчиц, который и ни на кого другого не был наученный, а в свое время сразу после армии пошел в милицию. — Мне за то денег не плотют.
У него даже до сих пор водительских прав не было, хотя в пределах своих деревень он разъезжал тайком на добитом «газике», оставшемся от его предшественника.
— А ты, Матвеич, парил бы старые кости да не шастал по вызовам, раз сто лет на пенсии, — сказал автоэксперту следователь.
— Посмотрю, как ты в свое время на эту пенсию проживешь.
— Вместо того, чтобы участкового своей работой мордовать, пошел бы да и врезал в морду своему министру юстиции. Пенсию бы не прибавил, но душу бы хоть отвел, — посоветовал следователь и как–то нехорошо ухмыльнулся, отворачиваясь от распластанного мертвого тела, опутанного веревками.
— Ты своему министру внутренних дел врежь, — автоэксперт поклацал вставной челюстью, закусил фильтр сигареты в желтых пластмассовых зубах, кряхтя стал на коленки на постеленный ватник и принялся с лупой разбираться в тонкостях следов, оставленных протекторами автомобильных шин.
Варакса глянул на нахохленных ворон, рассевшихся по макушкам деревьев. Каждая из них сидела на удалении друг от дружки, лишь бы не вместе, и несла свою вахту, чтобы дождаться, когда разъедутся люди и вдоволь наклеваться кровавого снега.
— Ты–то, старый ворон, чего это ради на дерево полез? — окликнул Варакса фотографа, совершенно седого, но шустрого, как мальчишка.
— А как тебе я такой камерой общий план сниму? — ответил тот с сосны.
— Снимай — не снимай, все равно на твоих снимках хрен что разберешь.
— А это ты зря, газеты мои снимки из рук рвут, только приноси.
— У нас в школьной фотолаборатории пацанята четче делали.
— Теперь уже нет фотолабораторий.
Фотограф, тоже кстати пенсионер, хотя и не с таким солидным стажем, как автоэксперт, работал в областном управлении почти из одного энтузиазма, наотрез отказывался от услуг цифровой фотографии, а печатал свои, кстати сказать, весьма качественные снимки дома в ванной. И вся съемочная и проекционная аппаратура у него была допотопная, хоть в музей сдавай. Печатал снимки дома, чем очень досаждал детям и внукам, с двадцати ноль–ноль до полуночи занимая ванную комнату.
Следователь наговаривал на него зря, чтобы на ком–то сорвать собственную досаду, потому что в первый раз не смог заставить себя взглянуть в лицо покойнице. Просто жуть, но лицо Тани Ким оставалось не мертвенно бледным, а чуть розовым даже после трупного окоченения. И на губах словно застыли лепестки розового шиповника.
Она лежала с раскрытыми голубыми глазами, прижавшись одной щекой к снегу, похожему на крупно истолченную соль для скота. А рядом с ней пробилась из–под наста какая–то травинка, похожая на елочку. Травинка была сочно–зеленая, вокруг нее от живого тепла в луночку осел снег. Слегка выпяченные губы Тани рядом с этой подснежной травкой словно старались согреть ее своим угасшим теплом.
Следователь припомнил, как еще курсантами их водили на балет «Спящая красавица». Нормальный такой был балет, но больше всего понравился буфет, где курсантов почему–то пропускали вне очереди… Он в последний раз взглянул на лицо Тани на снегу, и в голову влезла идиотская мысль, что девочке холодно. Спящая красавица, цвет шиповника, маленькая колючка розы. Никому не хотела вреда, а жила, как дышала, для радости.
Конец