Но он не выжил. А у Танечки одной проблемой стало меньше. Все-таки, когда взрослеешь, находишь свое место в жизни и собираешься достичь карьерных высот в прокуратуре, не стоит полагаться на молчание старых знакомых, в сейфе которых лежат порнографические пленочки с твоим участием. Они, кстати, потом исчезли куда-то совершенно бесследно, как не было.
А Танечка вскоре вышла замуж, и очень неплохо вышла. Мужа из балетных, заслуженных и орденоносных, подбирал ей авторитетный коптевский жиган, который разбил бы ей сердце, если б она давно и прочно не взяла сферу “любовь” на жесткий контроль. Впрочем, нет, к Клычку — Володе Клыкову — она тянулась с какой-то липучей бабьей страстью и тоской, но осознавала это и не давала никому увидеть и почувствовать свою зазнобу. Вова был серьезным вором, готовился к легализации первичных капиталов и эмиграции, и Танечка понимала, что в его жизни места ей нет — если он когда-нибудь и пойдет под венец, то это будет династический брак с юной дочкой “Газпрома” или с депутатшей из хорошей семьи и с капиталом. Поэтому Танечка сама попросила Вову подобрать ей хорошую партию, когда поняла, что беременна. Клычок тоже все понял и оценил, а потому отнесся к подбору мужа ответственно.
Танечка хотела человека из мира искусства, но не голодранца, известного и неженатого, чтобы не связываться с младенцами от предыдущих браков и не уводить мужика из рыдающего стойла. Механизм она себе примерно представляла: при подборе подходящей кандидатуры у нее — кандидатуры из шорт-листа — появляются проблемы с бандитами или с прокуратурой. Проблемы будут решены прокуратурой или бандитами соответственно, гонорар за решение вопроса — брак с Танечкой. Не то чтобы Танечка сама не могла выйти замуж — могла, однако круг ее ежедневного общения не выходил ровно из того же бермудского треугольника прокуроров, бандитов и адвокатов (то есть либо бывших бандитов, либо бывших прокуроров), а ей, во-первых, хотелось прекрасного, а во-вторых, в ее бермудском треугольнике все хорошо были знакомы с Танечкой и многие знали ее углубленно, что браку не способствует.
Клычок подобрал Танечке балетмейстера из Большого театра, человека заслуженного, возвышенного и убежденно неженатого по причине нетрадиционной сексуальной ориентации. Клычок был прогрессивным человеком, лишенным мелких тюремных предрассудков, к тому же он совсем не хотел, чтобы его женщину трахал какой-то хрен, которого он сам должен ей подобрать. Танечку такой вариант тоже устраивал, дело осталось за малым — собственно, за балетмейстером Юриком, который ни сном ни духом не подозревал, что судьба уже стучится в его дверь.
…Однажды рано утром Юрику позвонил Рафик, текущая любовь всей его жизни. Рафик всхлипывал и захлебывался, сказал, что у него обыск, нашли в холодильнике амфетамин и сейчас его забирают в тюрьму, где будут нещадно мучить, он там не выживет, он же красавчик, он открытый гей, его будут юзать вонючие грязные бандиты, по много раз, его надо спасать любой ценой. Юрик быстро проснулся и стал решать вопрос. Всего через месяц Рафика выпустили целым, невредимым и страшно запуганным, прокурорские жены, дети, тещи и любовницы поднасосались культурки и приобщились к волшебному миру искусства Большого театра, а понятливый Юрик подал с Танечкой заявление в ЗАГС.
Танечкина maman была счастлива. Юрику тоже очень понравился новый статус и Танечкины возможности в прокуратуре. Рафик подружился с Танечкой, оценив ее ум, деликатность и красоту, а также полное непосягательство на интим в балете. Клычок наблюдал за идиллией издалека.
Танечка родила сына, которого чадолюбивый Юрик признал своим, равно как и Рафик. Разве что на берегу договорились: Юрик — папа, Рафик — дядя. Клычок в семью не лез, занимался своими делами, однако материальную часть вопроса поддерживал исправно.
Вскоре Танечка перешла из прокуратуры в федеральные судьи, а это всерьез увеличивало возможности. Коптевская группировка к тому времени оказалась разгромленной, Клычок уехал в Испанию, но времена наступили новые, интересные, и грамотный уголовный судья в Москве имел дело не с бандюками и хануриками, а с предпринимателями, чиновниками, писателями, депутатами, блогерами и политиками. Танечка продолжала решать вопросы, когда надо — была беспощадной, вовремя проявляла гуманизм, перед лицом начальства вид имела скромный и послушный, поддерживала ровные отношения с коллегами, а также смежниками из прокуратуры, СК и ФСБ. Смежники Танюше доверяли безраздельно: однажды Танечке надо было судить одного бизнесмена, за которого, судя по всему, хорошо занесли — не Танечке, нет, она не брала так по-глупому, да и хватало ей на жизнь с Большим театром и переводами из Испании. Занесли, как видела Танечка из дела, прокурорским. Смежникам. А в деле, как назло, оперативная аудиозапись — это конкурирующая фирма постаралась: следователи вели прокурорских, вот и попала запись в дело, а там, в записи, один арестованный полковник ФСБ через посредника договаривается за два миллиона долларов заноса заместителю прокурора поменять его, полковника местами с потерпевшим. Танюша судила строго по закону, а решение вынесла по понятиям. Аудиозапись аккуратно в дело подшила, а бизнесмена на семь лет в лагеря отправила. То есть семь лет дала от смежников, а строгость от себя добавила: очень ее девочка юная раздражала, которая к бизнесмену на суд приходила, смотрела на него влюбленными коровьими глазами, а ведь Танечка дело читала, видела — женат парень, и не меньше чем вдвое старше, и разорен дотла. Иди, девочка, не жди его, потом мне еще “спасибо” скажешь. Сейчас-то ты судью проклинаешь, а потом поймешь, детка, что Танечка, бизнесмена посадив, тебя освободила.