— Складками вверх, сэр, — мягко поправил меня возящийся братец, — понимаю, что это нелогично, но носят именно так. Вы пойдете в своей обуви или будете брать у нас?
— В своей, — я щелкнул каблуком новеньких черных Lloyd’s с перфорированным рисунком, которые только что купил за немыслимую для себя сумму, а потому жутко гордился.
— Отличные ботинки, сэр, но если вы идете на прием в Букингемский дворец, вам придется надеть лаковые!
По счастью, мне предстояло идти всего лишь в Military Naval Club на Пикадилли — в бывший особняк, если не ошибаюсь, Дизраэли, где уже суетились, монтируя временную ladies room — в мужском закрытом клубе женские туалеты не предусмотрены. Сева Новгородцев, напутствовавший меня перед балом, сказал:
— Это charity ball, благотворительный бал. У тебя что, лишние деньги? Так что, когда подойдут за charity, скажи: «Голубчик, будучи вдали от нашего многострадального отечества, должен сказать, что в пути я совершенно поиздержался!» — только про «многострадальное отечество» не забудь!
И вот грянул бал. Я со своим другом Игорем и его красавицей-женой Ванессой взял black cab, мгновенно поняв, отчего у блэк-кэбов такая высокая крыша: чтобы комфортно садиться, не снимая цилиндра (цилиндр мне бы понадобился, потребуй от меня распорядители бала не black tie, а white tie, то есть фрак). Кэб подкатил по пандусу прямо под крышу особняка. У входа пылали факелы, лакеи открывали двери.
— Тебе очень идет смокинг, — искренне сказала Ванесса.
Я и сам не узнавал себя в зеркалах. Брюки, у которых роль ремня играли боковые затягивающиеся штрипки, удлиняли ноги. Кушак подчеркивал талию. Пиджак с шелковыми лацканами заставлял держать спину не хуже Рудольфа Нуриева. А самое главное, в смокинге я чувствовал себя абсолютно своим в этом небрежно-театральном мире, где женщины — в бриллиантах и в платьях в пол, а мужчины — либо в смокингах, либо в килтах, либо в военных мундирах, где сигары курят в саду у фонтана, стараясь не уронить пепел на расхаживающих павлинов, а по огромным окнам скачут тени ровно тех очертаний, что скакали в 1917-м на балах в России, включая тени от моноклей и закрученных усов а-ля Пуришкевич.
Я танцевал с венецианской виконтессой Чинцией (никак не верившей, что я из России, и объяснявшей, что ее мечта — это «yellow zaporojets»), обменивался визитными карточками с принцем Бирмы и знакомился с банкиром Алексисом Родзянко — внуком последнего председателя Госдумы.
— Ах, милая, Толстой-Милославский говорит, что он князь! — произносил сзади меня громкий шепот, фамилию «Милославский» произнося как «Милославскый», а слово «князь» как «кнесь». — А он никакой и не кнесь вовсе!
— Кто эти дамы? — в испуге спрашивал я Родзянко.
— Не обращайте внимания — старушки Оболенские. Всю жизнь кассиршами в «Сэлфриджиз».
Когда же после танцев настал черед благотворительности, я с интонацией Оболенских произнес преподанную Севой Новгородцевым фразу, с подвыванием напирая на «многострадальное».
— I beg your pardon, sir? — вскинулся подошедший за charity халдей.
— Ступай, голубчик, — облегченно выдохнул я. — Не до тебя сейчас. Где тут у вас шампанское сабрируют?
В общем, это был мой первый бал и мой первый смокинг, и обоих я забыть не могу. Как и ощущения выпрямленной спины и причастности к судьбам мира, когда куришь сигару, пьешь porto и треплешься о неизбежной девальвации рубля и суверенном дефолте с Милославскими и Родзянко. Я вернулся в Россию, но очень скоро смокинг понадобился и здесь: знакомый кумир телевизионных дум устраивал очередную — шестую по счету — свадьбу, причем в Павловском дворце (раньше он довольствовался меньшим размахом; впрочем, не уверен, поскольку был знаком лишь с его 1-й и 5-й женами). Число прокатных учреждений в Петербурге оказалось велико, однако первый же визит за таксидо поверг в уныние. Во-первых, аренда смокинга на выходные оказалась дороже, чем в Лондоне (там выходило около 100 фунтов), а во-вторых, российский смокинг шведского производства не шел ни в какое сравнение с моим лондонским. Он на мне не сидел. Он был вульгарно-бордового цвета. Я был в отчаянии. Из фрустрации меня вывел тогдашний гендиректор фабрики «Большевик» (и нынешний президент «Еврохима») Жак Йоффэ, он же Яков Иоффе, — большой поклонник муз и знаток этикета, проведший половину жизни во Франции: