Выбрать главу

Сейчас нужно одно: собрать все свои силы и положить их на войну, к чему власть и призывает».

И общественные силы, на целые десятилетия остановленные в своём развитии ненавистным абсолютизмом, теперь нашли выход своей активности и в тесном единении с царём рвались (в указанных границах) к делу.

Появление монарха на балконе Зимнего дворца было встречено коленопреклонением и слезами восторга.

Говорили, что Россия уже давно не переживала таких сильных чувств.

Москва же в особенности проявляла эти чувства, когда выяснилось, что «мы не одни, а со своими доблестными союзниками-французами выступаем за великую идею освобождения Европы».

И действительно, с этим подъёмом и единодушием могли разве сравниться только подъём и единодушие 1812 года, когда французов гнали из Москвы.

Этот подъём ещё более усилился, когда стало известно, что царь, по примеру своих предков, приедет в Москву, «чтобы в этой матери городов русских почерпнуть силы для великой борьбы».

XXI

Приподнятое настроение, наплыв военных и проводы войск подействовали на приехавшую в Москву Ольгу Петровну, как звук трубы на полковую лошадь.

Узнав о готовящемся приезде царя, она решила во что бы то ни стало попасть в кремлёвский дворец на высочайший выход.

Для этого нужно было возобновить некоторые знакомства с теми, кто стоял близко к власти. В первую голову она решила зайти к своей институтской подруге толстушке Рите Унковской, которая была замужем за молодым жандармским генералом, выдвинувшимся на поприще борьбы с революционным движением.

Рита занимала большую квартиру в большом доме с бесшумным лифтом и толстым швейцаром в парадном. В просторных комнатах с коврами и зеркалами чувствовалась та торжественность, какая бывает в квартирах сановных людей.

Рита с повышенной радостью встретила свою институтскую подругу.

— Какая красавица!.. — сказала Рита, с невольной завистью оглядывая тонкую, лёгкую фигуру Ольги Петровны, стоявшей перед ней в белой шляпе со страусовыми перьями и в синем костюме, застёгнутом на одну пуговицу под высокой грудью.

Сама она была круглая, мягкотелая блондинка с неестественно светлыми пышными волосами.

— Я так рада, что ты приехала! Хоть одного близкого человека увидеть около себя.

— Я собралась тебе завидовать, а ты жалуешься?

Рита, вздохнув, ничего на это не ответила и повела гостью в комнаты.

У Унковских были гости: старый генерал с длинными седыми усами, служившими продолжением баков; высокий, худощавый полковник с узкими плечами, — мундир на нём висел, как на палке, обнаруживая костистые выступы на спине.

Кроме них было ещё несколько военных.

Муж Риты, выхоленный молодой генерал с круглым, чисто выбритым подбородком и короткими усами, в форменном сюртуке стоял у диванного стола, отвернув полу и заложив руку в карман.

Ольга Петровна в сопровождении Риты вошла в гостиную. Генерал поспешно вынул руку из кармана и с чуть мелькнувшим сквозь светскую почтительность интересом остановил свой взгляд на высокой фигуре гостьи и поцеловал у неё руку.

После нескольких фраз с новоприбывшей разговор между мужчинами возобновился. Говорили о том, что Германия, конечно, будет строго придерживаться плана Шлиффена и, нарушив нейтралитет Бельгии, всей массой обрушится на Францию. А задачей Первой и Второй русских армий является вторжение в Восточную Пруссию, чтобы помешать разгрому французов.

— Да, только придётся уложить там немало, — сказал Унковский, оглянувшись на жену и Ольгу Петровну. Женщины сели за угловой столик на диван и тихо говорили о чём-то.

— Генерал Жилинский писал уже, — продолжал Унковский, — что идти в Восточную Пруссию это значит обрекать войска на верную гибель.

— Что же, батюшка, делать, — сказал старый генерал, подняв вместе с плечами руки и хлопнув ими по коленям, — наш долг перед союзниками прежде всего. Вдруг они подумают о нас плохо…

И нельзя было понять, серьёзно он говорит или шутит.

— Почему бы из Польши сразу не зайти во фланг, — заметил худощавый полковник, — отрезать всю Восточную Пруссию и…

— …и попасть в тиски справа и слева, — иронически докончил старый генерал, заметив при этом, как хозяин дома бросил взгляд в сторону сидевших на диване женщин. — Нет, батюшка, — продолжал старый генерал, — тут, сколько ни думай, — результат один. Уж если приходится нам в петлю лезть, то лезть лучше не раздумывая. Что мы, кажется, и делаем… А то у нас и так плана почти никакого нет, а начнём думать, так раз десять переменим и то, и что есть. Вон Самсонова назначили командовать Второй армией, а он и места-то эти, небось, успел позабыть; в Туркестане пять лет виноград кушал. Да и назначение-то чуть не накануне похода получил.

Старый генерал зажёг спичку, чтобы закурить папиросу, но отвлёкся и не закурил.

— Отправили-то его туда на рысях, побриться не дали, да ещё то и дело меняют направление, как я слышал, а резервы его где-то сзади ковыляют. Хотя это нам и не важно, нам важно то, чтобы наши г о с п о д а увидели, как мы для них стараемся.

Слушатели невольно смотрели на догоравшую в руке генерала спичку, и каждый отвлекался тем, что ждал момента, когда генерал обожжёт пальцы, и это мешало внимательно слушать.

Спичка догорела до пальцев, и генерал, удивленно-испуганно вздрогнув, отбросил её в пепельницу.

— Почему у нас сейчас ничего не подготовлено, не организовано, а мы всё-таки лезем? — сказал генерал, закурив от спички, которую ему зажёг Унковский. — Потому что все требуют скорейшего наступления. Двор требует его, потому что великие князья засиделись в девушках и давно боевых наград не получали; наше передовое общество требует, потому что не терпится поскорее освободить Европу от ига милитаризма. (Как бы это освобождение боком не вышло.) Дамы требуют наступления… — тут он с шутливой улыбкой поклонился в сторону хозяйки дома и Ольги Петровны, как бы прося извинить его вольность, — дамы требуют наступления, потому что это очень интересно.

— Вы, генерал, нелестного мнения о нас, — сказала Ольга Петровна, как бы не замечая взгляда мужа Риты.

— Я правду говорю, — сказал генерал, сделавшись серьёзным.

— Но теперь, благодаря назначению Николая Николаевича, ваше желание не замедлит исполниться, — прибавил он, опять в шуточном тоне обращаясь к дамам. — Он народный герой. Слышали? Он объявил, что поляки, доказавшие свою лояльность как на русской территории, так и на территории А в с т р о-В е н г р и и и Г е р м а н и и, будут находиться под особым покровительством наших армий и правительства. Кроме того, он сделал благородный жест в сторону Польши своим манифестом. Не знаю только, насколько нам поверят…

— У вас ужасные мысли, ваше превосходительство, — сказал, улыбаясь, Унковский.

— У меня монархические мысли, и я предпочёл бы монархических, а не республиканских союзников. Это нам больше к лицу.

Ольга Петровна уловила взгляды, какие бросал на неё хозяин дома, но делала вид, что ничего не заметила.

— Говорят, император хотел взять на себя командование армиями? — сказал худощавый полковник, придав вопросительное выражение своему жёлтому, длинному лицу.

— Да… — заметил генерал, неопределённо пожав плечами, — но…

На нескольких лицах мелькнули улыбки в ожидании того, что скажет генерал.

Но он сказал другое, чем ожидали:

— Его величеству нужно быть в центре управления страной.

Лица всех опять стали серьёзны, и они, как бы вспомнив о торжественности момента, сделали вид, что улыбнулись совсем по другому поводу.

— Государь, говорят, на днях приедет в Москву? — спросила Ольга Петровна.

— Да, пятого августа будет высочайший выход, — ответил ей Унковский.

— Мне хотелось бы посмотреть.

— К вашим услугам, — сказал Унковский, стоя с заложенным за борт сюртука большим пальцем и слегка поклонившись гостье. — Мы поедем вместе, если хотите.