Станица Старокорсунская (между Краснодаром и Усть-Лабинском на правом берегу Кубани). Находки датируются второй половиной VIII–IX вв. Обнаружено 64 погребения, разделенных на две хронологические группы VIII–IX вв. и XIII–XV вв. К ранней группе относятся 54 погребения и все захоронения лошадей (5). Ранняя группа характеризуется двумя типами погребальных сооружений: ямами и катакомбами. Всего обнаружено 13 катакомб. Из-за условий кубанского грунта могильные сооружения прослежены неполностью. В Дмитровском и Больше-Тарханском могильниках найдены серьги с трех-бусинной пирамидкой. датируемые с материалом второй половиной VIII и первой половиной IX вв. Овально-рамчатые пряжки с полукруглым щитком найдены в Пенджикенте, Больше-Тиганском могильнике и в Мыдлань-Шае. Пряжки с пятилепестковой пальметкой широко распространены на Дону в памятниках VIII–IX вв. Аналогии треугольным рогатым пряжкам имеются Салтовском, Верхне-Чирюртовском, Мартан-Чуйском и Гунийском могильниках VIII–IХ вв. Арбалетовидные фибулы найдены с материалом VIII- 1-ой половине IX вв. в Агач-Калинском могильнике. Боевые топорики С. А. Плетнева датирует 1-ой половиной IX в. Часто в могильниках VIII–IX вв. встречаются бронзовые бубенчики. Горшки имеют аналогии в Салтовском могильнике и в Болгарии. Кувшины с зооморфной В-образной ручкой происходят из памятников VIII–IX вв. на Дону и Северном Кавказе. Совокупность приведенных аналогий полностью подтверждает предложенную датировку. Могильник оставлен этнической группой, состоящей из двух племен. В ямах — болгары. Форма катакомб, погребальный обряд и большое количество инвентаря имеют много общего с катакомбами Дмитровского и Маяцкого могильников на Дону, в Балте, Гоусте и Мартан-Чу на Северном Кавказе, связанных с аланскими племенами. С аланами связывают аморфные ручки на кувшинах и бронзовые амулеты в виде всадника на лошади, обнаруженные в погребении, где форма погребального сооружения не прослежена. Южная и юго-восточная ориентировка, характерная для катакомб могильника, преобладает на большинстве не аланских памятников Центрального Кавказа. Для раннесредневековых могильников Средней Кубани такая ориентировка не свойственна. Для синхронных памятников региона наиболее распространенными погребальными сооружениями являются узкие ямы глубиной от 0,4 до 1,2 м. Поэтому катакомбные захоронения трудно связать с местными адыгскими племенами или болгарами. Погребения в катакомбах на могильнике близ ст. Старокорсункой по обряду захоронения и набору инвентаря можно считать аланскими. О пребывании аланов на этих памятниках свидетельствуют глиняные стакано-образные курильницы, характерные для аланских племен Центрального Кавказа. Для аланских племен был характерен обычай искусственной деформации черепов. На могильник у МТФ-3 встречены четыре черепа с искусственной деформацией. Все это позволяет говорить о присутствии аланов на Средней Кубани. Письменные источники сообщают, также о том, что на Кубани проживали болгарские племена. Эти сообщения подтверждаются археологическими материалами. На Кубани открыт ряд селищ, служивших зимниками кочевых болгар. На многих памятниках найдены фрагменты глиняных котлов с внутренними ушками. Такая посуда характерна для древнеболгарских племен. Видимо, правильнее будет говорить о том, что в среде болгарских племен в районе ст. Старокорсунской проживала локальная группа алан. Появление этой группы в указанном регионе пока трудно объяснимо. Возможно, что это часть алан, пришедших на Среднюю Кубань после походов арабов в первой половине VIII в. через Дарьяльский проход на Северный Кавказ.
Любеч по новым данным
И.В. Кондратьев, д.и.н., в работе [Любечский замок: в поисках символов и смыслов. 2021. 16 с.] приводит анализ всех работ Б.А. Рыбакова с названием Раскопки в Любече. Показано, что в статьях утверждается, что Замковая гора в Любече за 1957–1960 гг. была исследована полностью, хотя, как показали современные работы на замке, это не соответствовало действительности… Современная историческая наука накопила достаточный комплекс знаний по истории фортификации Любечского замка. С 2009 г. по настоящее время в Любече работает археологическая экспедиция под руководством Е. М. Веремейчик. Приоритетом работы экспедиции в 2010–2012 гг. стали работы в северной части Замковой горы, которая не была раскопана экспедицией Б. А. Рыбакова. Неисследованные участки найдены и в других местах, в том числе при въезде в замок и склонах. Любеч никогда не прекращал своей жизнедеятельности, но его центральная часть постоянно перестраивалась, что привело к значительным повреждениям, а иногда и к полному уничтожению древних культурных наслоений. Появление города современными исследователями относится к концу IХ — 1-ой четверти Х в. [Веремейчик О.М. Історична топографія Любеча… С. 116]. Расцвет Любеча приходится на XII–XIII вв., именно к этому периоду относится основной культурный слой на Замковой горе. На Замковой горе было зафиксировано 11 построек — из них 9 датировались концом XІІ — 1-ой половиной XIII в., а две — XVIII в. Было выделено три периода фортификационного строительства: древнейший из них содержал керамический материал XII–XIII вв., второй — XVI — начала XVII в., третий — второй половины XVII — начала XVIII в. А вот наличие фортификационных сооружений X–XI вв. проследить оказалось проблематично. Сравнение фортификационных традиций с интерпретациями Б. А. Рыбакова позволяют утверждать, что созданные реконструкции Любечского замка X–XІ вв. не соответствуют заявленному историческому периоду, а представляют собой трактовку сооружений XVI–XVII вв. На несоответствия первым обратил внимание историк архитектуры В.В. Вечерский [Любецькие укреплення… С. 40]. Нехарактерны для региона и шатровые церкви. Инвентарь Любеча 1606 г. свидетельствует об удивительной идентичности замков XII и XVII вв. По мнению автора, Б. А. Рыбаков выдал за замок Любечскую крепость, реконструированную в конце XVII в. [Вечерський В. 1) Що знайшов академик Рибаков… С. 8; 2) Любецькиеі укреплення… С. 38–40]. Кроме этого, исследователи обращают внимание на несоответствие собранного вещевого материала предлагаемой датировке замка, что заставляет усомниться в предложенной… интерпретации памятника [Даркевич В.П. Происхождение и развитие городов… С. 48]. Наследие Б. А. Рыбакова неоднозначно оценивали и многие историки археологии, указывая на отсутствие строгой методики исследований и спекулятивность некоторых выводов [Клейн Л.С. История российской археологии… С. 171, 193–194; Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма: Историографические очерки. М., 2006. С. 93]. Допустимо ли использовать созданный Б. А. Рыбаковым образ Любечского замка? Созданный образ, ранее искусственно привязанный к Х — ХII вв., в действительности соответствует тому периоду, когда город был значительным приграничным центром Великого княжества Литовского и Речи Посполитой.