– А Влад где?
– Влад у себя в конторе, там, в городе… – Рыжий неопределённо махнул рукой, указывая куда-то в небо.
– А Снежа?
– Снежку я не стал искать, сразу к тебе побежал.
– Илья, а девочки где?
– В доме…
– Ты оставил детей в доме с мёртвой матерью?!
Трагический кивок. Макс крепко сложно выругался, потом развернулся к Алекс:
– Саша, я Вас прошу, останьтесь, пожалуйста, с Лёней, а я пойду туда. Надеюсь, что всё это ему привиделось с пьяных глаз.
– Да-да, конечно… – закивала Алекс.
Макс пулей вылетел со двора, Илья посмотрел на Алекс, облизнулся, прижал руку к груди:
– Красавица… Мы ведь так и не познакомились… Как Вас зовут?
– Беги за ним, малохольный! – зло прикрикнула на него Алекс.
Илья хрюкнул, немного постоял, покачиваясь, потом развернулся и иноходью припустил вслед за Максом.
Глава 3
Макс вошёл в тихий тёмный дом, прошёл в гостиную, остановился на пороге.
– Лёня! Ты почему не спишь? Ночь на дворе!
– Чшшш, – прошелестел сын, – Разбудишь её!
На большом диване, глубоко размеренно дыша, спала Алекс. У неё в ногах, свернувшись в круглую меховую шапку, дремал Викинг, на полу похрапывал довольный Бом.
– Почему она здесь? – перешёл на шёпот Макс.
– Ты ведь сам просил её со мной остаться. Мы читали, а потом она уснула.
Лёня сидел в большом кресле. Рядом на комоде, горела тусклая лампа, на коленях у мальчика лежала раскрытая книга.
– Что вы делали? – переспросил Макс.
– Я читал ей вслух «Робинзона Крузо», ей было интересно, но потом она уснула. Она сказала, что вчера полночи не спала.
– Ты ел?
– Да, мы поели. Она так вкусно пожарила картошку! Я две тарелки съел.
– Хорошо. А теперь давай-ка, я тебя спать уложу.
Уже в постели, после того, как отец укрыл его и поцеловал на ночь, Лёня спросил:
– Папа, а что с тётей Таней?
– Поговорим завтра, сынок.
– Папа! Скажи сейчас! Она жива?
Макс помотал головой.
– Но что случилось?
– Никто пока не знает, Лёня. Скоропостижная смерть. Это очень страшно, но так, к сожалению бывает.
– Бабушка говорила, что это не страшно, а хорошо. Бог забирает своё дитя и не хочет, чтоб оно перед смертью мучилось.
– Это она про маму так сказала?
Мальчик кивнул, Макс пожал плечами:
– Что ж, может быть и это так, но каково близким? Кто-то всё равно страдает… Спи, сынок.
Макс прошёл в кухню. На плите стояла сковородка с остатками жареной картошки. Макс снял с неё крышку, взял вилку, стал, жадно, есть, наклоняясь над плитой. Вскоре картофель крахмальным монолитом застрял где-то в середине груди. Макс схватил, стоявший тут же кувшинчик с кипячёной водой, сделал прямо из горлышка несколько больших глотков, облегчённо вздохнул.
Он достал из шкафчика огромную фарфоровую кружку, ещё дедову, приготовил себе чай, добавил в него ложку мёда, напоследок зацепил вилкой несколько лепестков картофеля, сунул в рот, закрыл сковородку, взял чай и пошёл в гостиную.
Он сидел в кресле, пил маленькими глоточками горячий сладкий чай и смотрел на спящую, на его диване, женщину. Она была сейчас в другой одежде, Макс удивился, заметив это, но потом вспомнил: «Ах, да! Она же собиралась жить у Бонье и, наверняка, в её машине есть чемодан с вещами».
Теперь на ней были джинсы и чёрная футболка с глубоким вырезом. Макс сидел и смотрел, как медленно поднимается и опускается в этом вырезе её полная мягкая грудь.
«Какая она…» подумал Макс, но даже в мыслях не смог подобрать слова. Красивая? Привлекательная? Сексуальная? Ни одно дурацкое книжное слово не годилось для того, чтоб описать то, какой он её видит. Он не мог подобрать слова, но точно знал, что хочет её прямо здесь, в этой комнате, на этом вот диване. Эта женщина, появившаяся ниоткуда, вдруг распалила в нём какую-то животную, не дающую дышать страсть, такую внезапную и сильную, какой он с юности не чувствовал! Внизу живота бушевало пламя, вдоль позвоночника бегали огненные колючие мурашки, в горле застрял ком, побольше и потяжелее давешнего картофельного.
«Нет! – остановил себя Макс, – Затевать шашни здесь, в доме, недопустимо – она ведь нанялась ко мне на работу! Что подумает Лёнька? И ещё ведь Света… Нет, нельзя».
Он с силой потёр себе лицо, допил, остывший уже, чай. Он хотел посидеть в тишине и спокойно обдумать все события сегодняшнего дня, но взгляд упрямо возвращался к приоткрытому рту, мерцающей в полумраке коже, изогнутому бедру…