Проводница, сжалившись над мокрыми насквозь городскими жителями, выделила отдельное купе, благо поезд был полупустой, и принесла божественно горячего и вкусного чаю. Из веника, конечно — но что это был за веник! А в рюкзаке у Андрея нашлась фляжка с коньяком, совсем немножко. Как раз, чтобы плеснуть в чай.
— «Кутузов» — то, что нужно настоящему герою в походе!
Трудно было не согласиться.
Под стук колес и барабанную дробь по крыше мы пили чай и снова говорили. Было тепло и уютно — пригодилась-таки кучка дорогих шмоток, сухих и чистых. После вальса под дождем все переменилось. Из незнакомца Андрей превратился почти в близкого человека. На один день, не больше. Но это тем более не имело значения, когда он помогал мне вытирать волосы полотенцем, а потом обнимал и грел.
Разговоры ни о чем — и обо всем на свете. Разговоры в поезде, со случайным попутчиком, что исчезнет в суете вокзала и не встретится больше никогда. Как с исповедником, даже откровеннее.
Он тоже был откровенен. Столько грустного и веселого, столько незнакомых лиц и историй! На краткий миг я становилась частью другой жизни, другой судьбы. Определенно, Андрей был талантливым рассказчиком. И замечательной нянькой. Под мерный ритм, покачивание вагона и тихий, глубокий голос я уснула.
Не помню, что мне снилось. Что-то приятное. И ещё — было тепло. И во сне, и наяву. Я проспала с час, наверное, проснулась удивительно бодрой и довольной жизнью. Ноздри щекотал немного терпкий, горький запах, напоминающий о соснах, мхе и солнце. В этот запах хотелось закутаться, как в одеяло.
— Будешь чай? — спросил он, стоило мне открыть глаза.
— Буду.
Оказывается, он укрыл меня своей рубашкой — мой плащ промок насквозь, а пледов в поезде предусмотрено не было.
Перед Андреем стоял маленький ноутбук с подключенной камерой и флешкой. Мне стало интересно, что же он снимал.
— Можно? — я кивнула на ноутбук.
— Иди сюда.
Устроиться в обнимку, в его рубашке, и смотреть фотографии, попивая очередную порцию невероятного чая, показалось самой естественной вещью на свете. Где-то в глубине сознания тревожно звенело: "Куда тебя несет?" – но звенело неубедительно. Казалось, что несколько часов другой реальности ничего не изменят — подумаешь, немножко сказки? Подумаешь, с этим мужчиной мне хорошо, как ни с кем другим? И я могу рассказать ему то, что никогда и ни за что не расскажу Арни. Может, именно потому, что сегодня ночью мы расстанемся навсегда? На самом деле это же прекрасно! Не надо волноваться, как я выгляжу, что он обо мне подумает завтра или через год, смогу ли я посмотреть ему в глаза, открыв пыльный сундук важных только для меня секретов. Миг пройдет, а я останусь прежней, просто прибавится одно приятное воспоминание.
Наверное, все мысли были написаны у меня на лице — я не считала нужным их скрывать и строить недотрогу. Андрей мне нравился, так почему бы нет? Ему не понадобилось больше ни намека. Только один взгляд в глаза: можно? И осторожное прикосновение губ. Долгое, как полярная ночь — даже с северным сиянием. Не думала, что бывает так, даже не догадывалась. Всего лишь касание, всего лишь запах и вкус, и властное тепло рук.
— Рина, русалка моя.
Спрятавшись на его плече, я пыталась унять головокружение и вернуться в реальность. Но здравый смысл, оравший во все горло: "Остановись, дура!" – смывался ласковыми руками на спине и тихим голосом. Удивленным, прерывистым.
"Я подумаю об этом завтра!" — отшила я робкую совесть, и сама потянулась к горячим губам. Больше совесть не возникала. А если и пыталась, я не заметила.
Прикосновения, запахи, жар и дрожь. Гладкая кожа и рельефные мышцы. Жадные поцелуи и тяжесть мужского тела. Гром слитного дыхания. Падение в бездонное небо — вместе, в одном вздохе…
И шепот, усталый и обжигающий:
— Моя.
Я не могла говорить. Не могла смотреть ему в глаза. Не могла позволить увидеть то, что щипало веки. Только зарыться лицом в его волосы и прижать к себе, и потереться — снова. Ещё. Сейчас!
Мы любили друг друга на узкой и жесткой полке, без единой мысли в голове. Два нагих тела, сплетающихся и вздрагивающих. Горячая истома, покорность и блаженство… Его ритмичные стоны в мой затылок, и напряженное соленое запястье, в которое так сладко впиться зубами, чтобы не кричать, и его низкий рык, почти всхлип. И обессилено упавшее на меня тело, разноцветные всполохи под закрытыми веками… А потом – божественная пустота в мыслях, и яркое, острое наслаждение — словно полет, словно рождение заново. Лучше, чем «Чертово» озеро. Чем самый глубокий омут «Чертова» озера.