— Я оперу в театре смотрел. Похожий сюжет, — вспомнил Иван. — Там еще мельник был.
— Нет, это совсем другое… Вот послушайте… «Он, смеясь, ответил мне-. „Встретимся в аду“… О глубокая вода в мельничном пруду, не от горя, от стыда я к тебе приду. И без крика упаду…» — угрожающе продекламировала Валя.
Илья с каким-то странным выражением, сквозь прищур, посмотрел на нее.
— Стихи? — усмехнувшись, спросил он. — Барышня знает стихи…
— Здорово! — с искренним восхищением произнес Иван. — Ты прямо как актриса… Слушай, ты, случайно, не в актрисы собираешься?
— Может быть, — покраснела от гордости Валя. — Это, в общем, Ахматова… Анна Ахматова.
— А дальше знаешь? — с интересом спросила Лида.
— Нет, дальше не помню…
А русалки существуют? — снова спросила Лида, глядя на воду, подернувшуюся от ветра мелкой рябью. — Ой, какая темная, страшная вода! Не хотела бы я в ней сто лет просидеть! Бедная Марья… Скучно, наверное, там, в этом пруду — ни телевизора, ни газет, ни друзей…
— Одни караси вокруг плавают, — подхватил Иван, — и эти, как их там… пескари.
Они болтали обо всякой ерунде, пока солнце не стало опускаться за лес и Валя с Лидой не вспомнили, что им, в общем-то, пора обратно.
— Ладно, поехали… — сказал Илья, вставая с поваленного дерева. — Мне тоже этот пруд с русалками надоел.
— Мы к вам еще в гости заглянем, — пообещал Иван. — Вы не против?
— Нет, пожалуйста… — великодушно произнесла Лида. — Честно говоря, тоска зеленая на этой даче. Завтра? Еще куда-нибудь поедем!
— Да куда скажете…
Ночью Валя не могла заснуть. Она бесконечно прокручивала в голове этот день, как будто боялась упустить что-то важное. «Вот они проехали было мимо и остановились… Он высунулся из окна машины и сказал — привет! А потом сидел всю дорогу вполоборота и смотрел на меня. И улыбался. И там, на пруду, тоже улыбнулся, как будто ему приятно было смотреть на меня…»
За окном было уже давным-давно темно, но Вале не хотелось, чтобы этот день кончался. Она вылезла из-под одеяла и осторожно, чтобы не стукнули ставни, открыла окно. Где-то бесконечно далеко играла музыка, какая — даже не разобрать. Дивно пахло зацветшим садом.
«Хочу, чтобы он пришел завтра… Господи, кто же знал, что это будет такое замечательное лето! А я ведь не хотела ехать сюда, ныла: „Мама, мне так надоела дача, хорошо бы опять в Крым… А она отвечала: „Нет, Валя, денег мало, никуда мы не поедем, а тут свой огород, картошечка, клубничка… Нам некому помочь, папа умер, старенький дедушка, который не сегодня-завтра тоже помрет…“ — «Нет, он совсем не старенький, ты сама говорила, что палочку дед завел только из пижонских соображений! — Все плохо, Валя, все едут из этой страны… Вон, слышала, Дина Краснер уехала в Америку… Ей-то хорошо, у нее там родственники, а мы с ней двадцать лет дружили, да не повезло, надо было нам родиться с какой-нибудь другой национальностью…“
Темный сад стоял неподвижно, лишь временами судорожным быстрым шепотом заходилась листва, когда вдруг налетал ветер. Уже летний, без недавних ледяных, прилетевших откуда-то из Арктики струек…
«Как будто я влюбилась… Нет, так не бывает, с первого раза никто не влюбляется. Просто он мне сразу понравился. Он славный, милый… Ваня и Валя. Он такой хороший и добрый, что у него, кажется, вовсе нет недостатков. Ну да, у него нет недостатков!»
Белая кружевная занавеска трепетала у лица, щекотала висок, и Валя с раздражением отвела ее в сторону. Она вспомнила всех тех, кого любила когда-то, — мальчика из детского сада, чье имя уже забыла и помнила только, что волосы у него были рыжие, потом другого, постарше, из параллельного класса, который в позапрошлом году переехал в другую школу, — они с ним целовались два, нет, даже три раза, и еще одноклассника, который ей нравился аж до Нового года — нравился, нравился, а потом разонравился непонятно почему, и уже было безразлично, идет ли он мимо по школьному коридору, смотрит ли вслед, пригласит или нет на дискотеке…
Потом она вспомнила про Лиду, про то, что подруге нравился Илья. Думать об этом тоже было приятно, потому что происходящее находилось в какой-то удивительной гармонии — Валя с Ваней, Лида с Ильей. Редко когда бывает все так удачно! Было бы неприятно, если бы Лиде тоже нравился Ваня, или наоборот…
Ставни стукнули друг о друга, и сразу в соседней комнате кто-то заворочался, босые пятки застучали по деревянному полу.
— Валя, ты не спишь? — трагическим шепотом спросила Клавдия Петровна, заглядывая к дочери в комнату.
— Не сплю, — сердито ответила Валя. — Не спится чего-то.
— А что ты у окна стоишь? Тебя продует!
— Ничего меня не продует, я просто свежим воздухом дышу.
— Воздухом? У тебя голова, что ли, болит?
— Нет, нет, нет…
С матерью спорить было бесполезно, поэтому Валя немедленно закрыла окно и легла в постель. Дверь закрылась, и босые пятки прошлепали в обратном направлении. Впечатление от дивного ночного сада, от воспоминаний о сегодняшнем дне было смазано…
Разбудили ее утром голоса на веранде. Голосов было два — ее мама говорила с мамой Лиды, Анной Михайловной. Они тоже были подругами — поскольку дачи находились рядом, и между ними даже существовала калитка, которая закрывалась на символическую щеколду.
«Господи, чем это они там гремят… — недовольно подумала Валя, натягивая одеяло на голову, но голоса все равно лезли в уши сквозь плотную шерстяную ткань. — Безобразие!»
— Раз сахара нет, Анечка, вари на ксилите.
— Клава, это же химия!
Никакая не химия, наоборот очень диетично и полезно для организма! Кстати, предотвращает развитие диабета…
— Ладно, я подумаю. До тех пор, когда ягоды пойдут, еще куча времени!
Женщины продолжали греметь чем-то, обсуждая, каким способом варить варенье, и это показалось Вале невыносимо скучно.
— Анечка, может быть, кофе? У нас есть кофе, удалось достать несколько банок. Настоящий бразильский.
Анну Михайловну это очень возбудило, и она с вожделением и завистью произнесла: