Петр обошел дом кругом и, пройдя через калитку девичьего сада, взобрался на крышу бани, а оттуда перелез на лестницу, и по ней дошел до дверей, которые, как его уверяла все та же служанка, будут открыты с того часа, как взойдет луна.
Но уже спустя несколько минут Петру пришлось покинуть дом через окно второго этажа, а старик Юришев с мечом в руке уже бежал по садовой дорожке, огибая дом, и выкрикивал:
— На помощь! Стража! На помощь!
Петр даже упал, когда приземлялся на грязную мостовую, но быстро поднялся и сначала побежал в сторону конюшен, находящихся у трактира «Цветок», в котором он всегда останавливался, но слуги боярина отрезали этот путь, и ему пришлось отступить к восточной стороне дома.
Сюда же спешил и запыхавшийся хозяин с поднятым мечом.
— А, черт! — выругался Петр, делая бросок в сторону. Его нога задела за один из больших цветочных горшков, он упал и, с пронзительным криком, начал переворачиваться, стараясь спастись от бешеных взмахов меча.
— Попался! — кричал Юришев, замахиваясь мечом в очередной раз, в то время как Петр продолжал уворачиваться от сверкающего клинка. Наконец ему удалось, перевернувшись почти на месте, вскочить на ноги. В этот момент в доме распахнулись ставни, и вдоль улицы понеслось:
— Негодяй!
Петр споткнулся об остатки разбитого горшка и почувствовал удар в бок. Он увидел, что рукоятка меча находится невероятно близко от его груди, и тут же взглянул прямо в лицо Юришеву. Оба застыли на мгновенье, будто пораженные шоком от смертельного страха. Петр громко закричал, как только Юришев дернул клинок на себя.
Возможно, что именно шок заставил боярина замешкаться. Петр, обхватив руками бок, спотыкаясь, бросился со всех ног вдоль по улице, прежде, чем стража смогла остановить его. Он бежал прямо на конюшенный двор трактира, и, выскользнув через его задние ворота, оказался в темном переулке. Он стоял в темноте, прислонясь к воротам с наружной стороны, и переводил дыханье. До него доносились звуки, смысл которых не оставлял никаких сомнений: его искали. Теперь и конюшня, и его комната на постоялом дворе будут тщательно обысканы.
Сейчас ему следовало уходить отсюда подальше. Он должен идти не торопясь, чтобы ничем не отличаться от обычных прохожих, но прежде следовало успокоиться, потому что он чувствовал, как тяжело постукивало сердце после борьбы и быстрого бега. Он не ощущал сильной боли от раны, не ощущал и сильного кровотечения, прикладывая к ней пальцы. Это позволяло надеяться, что, скорее всего, рана представляла лишь сквозной порез кожи чуть выше пояса, который, может быть, и разболится к утру, но уже дня через три не будет его беспокоить.
«Чертов старик!» — подумал он. «И эта чертовка Ирина, у которой даже в мыслях не было предупредить его о засаде и которая даже не удосужилась сообщить своей служанке, что ее муж был кем-то предупрежден. Возможно, Юришев и сам уличил ее в происходящем, и сопротивление Ирины было полностью сломлено. И только один Бог знает, что еще она могла рассказать своему мужу…"
В самом конце дороги он заметил всадников и понял, что поиски охватили теперь все улицы и переулки.
— Он убежал, скорее всего, в другую сторону! — прокричал кто-то из них.
В этот момент зазвонил колокол, извещавший об охоте на вора. При этом звуке распахнулись ставни во всех домах переулка.
Петр старался держаться все время в тени, а затем, сопровождаемый собачьим лаем, бросился в чей-то сад. Он бежал, а страх только придавал ему силы и выдержку. Миновав три квартала, он уже со спокойным лицом, уверенной неторопливой походкой заставил себя войти в освещенный фонарями конюшенный двор трактира «Олениха». Там он заплатил молодому конюшему, чтобы тот отнес записку Дмитрию, который должен был находиться в общем зале.
— Мне нужно поговорить с ним, — пояснил он и добавил, чтобы малый ненароком не напугал Дмитрия: — Это записка от его сестры…
Петр надеялся, что конюший не обратил особого внимания на его трясущиеся руки и прерывистое дыхание.
— Поторопись, малый!
Через некоторое время конюший вернулся в сопровождении Дмитрия и указал тому пальцем в самый темный угол. Тогда Петр вышел вперед, чувствуя, как подрагивают его колени и тело пронзает острая боль от раны. Слабость охватила его именно сейчас, когда он надеялся вот-вот получить помощь.
— Ты весь в крови, — воскликнул Дмитрий.
— Это все люди старика Юришева, — сказал Петр. Ему было стыдно признаться, что это сделал сам боярин, и поэтому он старался говорить уклончиво. — Женщину вынудили поступить таким образом, я больше чем уверен в этом…
Он сделал несколько шагов в сторону приятеля, чувствуя, что вот-вот упадет, и попытался ухватиться за Дмитрия. Но тот очень поспешно убрал свою руку и отступил назад, показывая тем самым, что у него нет желания быть замешанным в этом деле.
— Я не шучу, Дмитрий!
— Так, значит, вот почему вся эта суматоха на улицах? А боярская стража? Они видели тебя?
А тем временем, колокол продолжал звонить, напоминая об опасности всем жителям Воджвода.
— Они видели меня, да еще и ранили в бок. Ради Бога, Дмитрий, не будь таким недоверчивым. Послушай, мне нужно где-то спрятаться, пока все не утихнет…
— Но только не у меня! Поищи какое-нибудь другое место, но только подальше от меня! Я не хочу иметь никаких неприятностей, связанных с этим!
Петр, словно в шоке, неподвижно смотрел на Дмитрия.