Серафим Степанович пожевал седой ус, почесал бороду.
— По-твоему выходит, русалки были, а разбойников не было.
— Скорее всего, — пожал плечами Феликс.
— Занятно…
Посидев еще минутку, подумав и сказав самому себе «М-да-а…», Серафим Степанович отправился спать.
Феликс же, невзирая на невидимых комаров, в объятия Морфея не торопился.
Толстенький молодой месяц, коромыслом висящий в вышине, отраженный мириадами бликов в водной глади, делал синеву летней ночи совершенно прозрачной. По берегу, во всяком случае, можно было свободно гулять, как днем.
Феликс решил пройтись, развеяться. Тем более русалок он не боялся. Хоть народ и считает, будто речными духами становятся девушки-утопленницы, но ведь призраки не оставляют на колючих кустах лоскутки одежды. Пусть и тончайшей, как лунный свет на песке мелководья… Обычных же девиц мужчине опасаться тем паче негоже.
К тому же за сегодняшний день он, кажется, набрался опыта общения с противоположным полом больше, чем за все предыдущие годы жизни, проведенные в мужском монастыре…
— …Я бы не хотел вас затруднять.
— Что вы, мне ничуть не трудно.
— Но если позволите…
— Конечно-конечно! Я с удовольствием вам помогу.
— Это вовсе не обязательно. Наверняка у вас найдутся другие заботы.
— Пустяки! Я нынче совершенно свободна.
Ну что тут скажешь? Спорить Феликс не привык, да не очень-то и умел. Пришлось смириться и запастись терпением — похоже, оное ему еще очень пригодится.
Глафира была чрезвычайно любезна. Она не только объяснила, где и когда произошел инцидент, но лично проводила гостя на место происшествия. И этим не ограничилась — изо всех сил принялась помогать, замечая малейшие подозрительные приметы и указывая на них Феликсу. А заодно, ведя учтивую беседу, ненавязчиво постаралась разузнать побольше о личности самих приезжих.
— Феликс Тимофеевич, а вам Серафим Степанович кем приходится? Дедушкой?
— Нет, мы не родственники.
— Да? Гм. И правда, совсем не похожи. Ой, смотрите, Феликс Тимофеевич, вон веточка сломана! А тут траву примяли. А здесь лопух с корнем вырвали. Наверное, медведь проходил. Нет, корова. Фу… Феликс Тимофеевич, а у вас братья-сестры есть?
— Нет.
— А где вы живете? В городе?
— Нет, при монастыре.
— Это котором? Мужском или женском?.. Ой, что я говорю! А вы женаты?
— Нет.
— Ой, а вы монах, значит?
— Нет, но собираюсь им стать.
— Послушник, получается? — блеснула эрудицией Глаша.
— Тоже нет. Пока еще не благословили…
— А чем вы занимаетесь в монастыре?
— Секретарем служу.
— Кем? — ужаснулась девушка.
— Письмоводителем.
— А, ясно. А Серафим Степанович монах? А он может жениха с невестой повенчать? А грехи отпустить? Даже самые пустяковые? Самые-самые малюсенькие? А ребенка окрестить? Хоть младенчика? А воду освящать он умеет? Ну хотя бы ручеек? Или хоть полведерка?..
— Может, вам стоит обо всем этом спросить самого Серафима Степановича? — не выдержал Феликс.
— Да? Ладно, спрошу, — надулась Глаша. — Я-то думала, вы должны знать…
Феликс покосился на настырную девицу, но ничего не сказал.
— У нас дождей недели две уж не случалось, — припомнила Глаша. — Вон видите, земля какая твердая стала, — и потопала ногой для убедительности, — Вот если б дожди лили, а потом вдруг перестали — другое бы дело. Тогда б в грязи все следы отпечатались, а потом засохли б как есть. Вот тогда б все было видно — и кто куда ехал, и кто куда шел… Ой, а тут следы какие-то непонятные. Косолапые какие-то. Феликс Тимофеевич, идите сюда, гляньте!.. Ах, это мои, оказывается. Феликс Тимофеевич, не ходите! Нет тут ничего интересного.
Болтовня Глафиры Феликса крайне раздражала, а главное, не давала сосредоточиться. Следов здесь хватало и без дождей (правда, не тех, которые он ожидал найти), земля и так была мягкая, лесная. Это в поле и на берегу стояла душная жара, здесь же из глубокого оврага, по краю которого шла дорога, тянуло холодом. Скорей всего, в низине начиналось болото. А сырости, как слышал Феликс, в этих местах в каждой канаве предостаточно. Речки, озера, болота — идеальный край для русалок…
— Феликс Тимофеевич, ау-у! Вы где? — спохватилась Глаша, оторвавшись от распутывания цепочки своих же следов — притом совершенно запутавшись, — Вот так всегда, — сказала она, оглядывая пейзаж, — Был человек — и нету. Интересно, заблудился или уже кикиморы увели? Ау-у!! — позвала она погромче, впрочем, без особой надежды на ответ.
— Я здесь, — отозвался Феликс из-за глухой стены рябиновых кустов.
— Ой, напугать так можно! Нашли там что-то?
— Нет, не нашел.
— Это плохо, — вздохнула девушка.
— Наоборот, хорошо, — возразил Феликс, вылезая из зарослей и обирая с плеча прилипшую паутину.
— Почему это? — удивилась Глаша, сняв с его волос зацепившийся сухой листок.
— Спасибо. Потому что, если нет следов ограбления, это значит, что его не было. Понятно?
— Ага! — кивнула Глаша и помотала головой. — Потом разберемся. Феликс Тимофеевич, а вы в русалок верите?
— Нет.
— А почему?
— Потому что нельзя верить в то, чего не существует.
Нет, так он ничего никогда не найдет. Просто невозможно что-либо отыскать, когда кто-то ходит по пятам и задает глупые вопросы. А поискать нужно хорошенько — не может быть, чтоб не осталось никаких…
— Как это не существует, если их видели? — вскинула брови Глаша.
— Те, кто их якобы видел, ошиблись, — терпеливо объяснил Феликс. Что-то важное, какая-то деталь попалась на глаза, но из-за этой настырной девицы ничего не успеешь понять. — За русалок обычно принимают большую рыбу, сома или щуку. В сумерки или ночью их легко спутать…
— Кого спутать? Рыбу с девушкой? — не поверила Глаша. — Скажете тоже. У рыб волос нет, они не поют и по лесу бегать не умеют.
— За волосы можно принять водоросли, например. А кто тут по лесу бегает, мы еще посмотрим.
Глафира пожала плечами, явно усомнившись в его словах. И отошла в сторонку, к кусту малины — чтоб и ягоды пощипать, и новые вопросы позаковыристей придумать.
Феликс вздохнул с облегчением. И сразу понял, что тут показалось ему подозрительным: нависший над дорогой высохший сук кривоватого тополя, еще и раздвоенного в макушке. Мощная ветка толщиной с руку, украшенная увядшими листьями, протянулась на аршин горизонтально над землей. Достаточно высоко, чтоб пройти и не стукнуться головой, но и вполне низко, чтоб можно было дотянуться рукой. Человеку на лошади пришлось бы на уровне плеч. Но сук короткий, а по обочинам всадники обычно галопом не скачут, так что опасаться нечего… Ах да, в том-то и дело! Ветка была обломана. И на сломе дерево светлое. О чем это говорит? Феликс нахмурился и почесал нос.
Кажется, надвигалась гроза. Поднявшийся ветерок окреп и предостерегающе зашумел в густых кронах.
Вторая половина ветки обнаружилась недалеко, в нескольких шагах. Длиной примерно в три аршина. В том, что это именно та ветка, Феликс не сомневался. Но на всякий случай все равно приставил ее к обломанному суку — сошлось идеально. Оказалось, что ветка перегораживала поперек всю дорогу. Что из этого следует? Чтобы скакать галопом, нужно иметь крепкую черепушку…
— Чего это тут, интересненько? — донесся голос девушки.
— Нашли что-то? — спросил Феликс, продолжая созерцать обломок ветки.
А что, если человек был не пеший, не верхом на коне, а ехал бы на телеге? Каким бы местом ему пришлось…
— Да вот узелок кто-то оставил. Обронили, видать, и не заметили.
— Пожалуйста, не трогайте! Это может оказаться важной уликой.
— Пожалуйста! И не собиралась, — повела плечом Глаша и продолжила общипывать малину. Правда, то и дело натыкалась на колючки, потому как в любопытстве отвернула голову в совсем другую сторону.
Замеченный Глафирой сверток прятался в густой траве, под развесистыми лопухами. Развернув тряпицу (которой оказалось застиранное, вышитое некогда красными петухами полотенце), Феликс в недоумении сдвинул брови. Смятый листок папоротника, огрызок сальной свечи и берестяная коробочка. Странный набор предметов.