И вот, вернувшись к Саньку.
Была бы я счастлива, если бы он — такой — мелькал бы у меня перед глазами? Все эти годы. Теперь уже, без розовых очков, я понимаю, что ни хрена хорошего бы у нас не вышло. Как мужик он говно. Ни ремонта сделать, ни подарок хороший подарить, вечно жался, экономил, и сейчас, наверняка, такой же. Даже новая жена, которая добыла его, как трофей, не выдержала, выставила за дверь.
Хотя, кто их там знает, чем они занимались? Ей он достался в самом соку, молодой, красивый, и она получила его безо всякой нагрузки в виде алиментов, сволочной бывшей, которая мажет их двери фекалиями, пишет на стенах подъезда «Саша, вернись, я все прощу!», грозится покончить с собой, и так далее — насколько позволяет больная фантазия. Но тем не менее, она с ним протянула семнадцать лет! Что-то же ее, получается, держало в этом союзе! Его-то, понятно, сиськи. А ее? Миллионером он не стал, новых органов полезных не отрастил, наследство тоже ниоткуда не свалилось. А судя по тому, что он пришел к ней с приданым в виде нашей с ним мебели, вплоть до поюзанного унитаза, это ее характеризует как особу очень (если не слишком) практичную.
Но она жила с ним, спала в одной кровати, утром готовила ему завтрак, стирала его носки и трусы, терпела его храп по ночам — и все это время старательно забывала, что ее Прынц бросил прежнюю женщину с маленькой дочкой в пустой, голой квартире, сразу после смерти тещи. Может, ей нравились плохие парни? Из разряда тех, кто с идиотским ржанием пердит ей в лицо и, довольный собой, убегает?
От этой мысли стало так хорошо. Все логично, все здорово. Мне он нужен был только для того, чтобы на свет появилась моя прекрасная дочь. И за его услуги я заплатила всем тем, что он вывез из дома. А потом он осчастливил меня, избавив от своего общества, и предоставив возможность жить в спокойствии и гармонии с собой. То, что я этой возможностью не воспользовалась — это уже другое. Главное, что все эти годы никто мне не отравлял жизнь. А судя по тому, каким он стал, его медленное гниение на моих глазах никакого счастья бы мне не принесло.
И вот теперь мы имеем, что имеем.
Я, свободная, красивая (не ха-ха, а красивая), почти в отношениях (осталось только определиться, с кем и поставить его в известность), в прекрасной (главное, своей!) квартире с винтажной обстановкой (всяко лучше, чем модульное говно, которое досталось новой жене Санька), с перспективами, талантами (кулинарным, например), и теперь уже — почти с международными связями.
И он — потасканный, неухоженный, без жилья, без перспектив, без чести, совести и флага, возможно, с алиментами и выводком детишек в свежезаконченном браке.
Счет, думаю, понятен. Победа присуждается мне.
Моя остановка.
Сюрпризы ждали меня сразу с порога.
Первый — на рабочем месте присутствовала сама начальница. Удивительно, но не критично.
— МайФилип, как рада вас видеть! Да уж, по вам видно, что вы нездоровы. Но кес кесе, кто если не мы? Работу надо работать, селяви. А у нас тут перемены!
Она повела рукой и я увидела второй сюрприз.
На наших столах красовались новые компьютеры.
— Вот это красота! — восхитилась я. — Неужто достучались вы до них?
— Еще бы! — довольно произнесла Елена Сергеевна. — И давно пора было установить, так сказать, свой авторитет! Мы тут, пардон, не лаптем щи хлебаем! Теперь, в смысле. А раньше хлебали!
Под эти разговоры в дверях нарисовался третий сюрприз.
— Пал Юрич! — представила шефиня молодого человека.
«Что-то многовато в последнее время вокруг меня мужчин» — подумалось мне.
Но, присмотревшись, поняла, что ПалЮрич это не мужчина. Это, скорее, Сотрудник. А еще скорее, Сокамерник. Только он об этом еще не знал. Он, наверное, думал, что пришел на Работу. Выгреб из Лидочкиного стола крошки и огрызки колбасы и принялся спасать мир. Ну или нашу, несчастную без него, организацию. На его лице читалось легкое презрение ко мне, шефине, и всем бухгалтерам-экономистам. Я, не будучи Вангой, предположила, как он будет цокать языком и закатывать глаза на любой вопрос, к нему адресованный. И для себя решила поменьше к нему обращаться.
Возрастом он был явно моложе меня, но старше Амальки. Лет тридцать пять, плюс-минус. Одет чисто, опрятно, очки в хорошей оправе, ухоженные руки с блестящими (наполированными?) ногтями. Но не гей.
— Тоже мне, профайлер! — фыркнул где-то в голове обиженный психолог.
— Да ну какой он гей! — мысленно возразила я. — Скорее, маменькин сынок! Закомплексованный неудачник! Зубрила! Лох, короче. С задатками Наполеона.
Как же узнать, женат ли он? Права ли я насчет него?