У Сергея зазвонил телефон. Он поднес трубку к уху, покосился на меня, что-то приглушенно ответил, и отключил.
Во мне проснулась Лилит.
«А кто это ему звонил? А? — ехидно поинтересовалась она, — Любовница, небось. Молодая, красивая».
«Ну и зачем он тогда здесь? — также мысленно удивилась я. — Вообще ни одной подходящей причины. Зачем я ему, если есть молодая?»
«Ты ничего не понимаешь в мужчинах! — безапелляционно заявила Лилит. — Им любовница нужна как питомец, как антураж! А дома чтобы тихая гавань. Страсти-мордасти на час, и в теплую постельку баиньки. Иначе почему, ты думаешь, процветает продажная любовь? И в клиентах большей частью женатые мужчины!»
«Ну и хрен с ним! — почему-то разозлилась я. — Хочет продажной любви — пожалуйста. Жили мы без него, и еще поживем!»
Нахлобучилась, обняла загипсованную руку, как ляльку, и приготовилась задремать. Сергей заметил, достал свою куртку, укрыл меня.
Я растаяла. Сидела, улыбалась, закрыв глаза, вдыхала его запах на куртке, и он мне так нравился!
Глава 30 Танцы и мед
Я ожидала по возвращению найти квартиру пустой и в том уютном беспорядке, в котором и оставила ее, уходя в тот роковой вечер к Машке. Поэтому поднималась по лестнице, предвкушая, как лягу в кровать и примусь самозабвенно отдыхать.
Не тут-то было.
Открыла дверь, скинула сапоги, пальто (с помощью Сергея) и, зайдя в комнату, офигела.
— Сюрпрайз! — заорала Лупита и осторожно обняла меня.
Все вокруг было в шариках, блестяшках, в углу красовалась живая пальма (я ахнула), на празднично накрытом столе стоял огромный букет в вазе.
И, конечно, тут были родители Лупиты, совершенно очаровательные люди, правда такие высокие, что я на их фоне казалась гномом. Амалька радостно кинулась здороваться-обниматься. Тут же были и ПалЮрич с Татьяной. Я отметила, что подруга великолепно выглядит, даже похудела и сменила прическу. ПалЮрич был, как обычно, джентельменски прекрасен. Я огляделась, напрасно ища Маргариту. С чего бы ей быть в моей конуре? Конечно, ее не было. Зато был незнакомый парень непонятной азиатской национальности.
— Вэньмин, — вежливо представился он.
— Майя Филипповна, — ответно представилась я.
Я не спросила, кто он, посчитав, что это друг Лулу, и про себя отметив, что они ну очень нелепо смотрятся вместе. Ваня (так я его сразу окрестила для себя) — весь такой тонкий, изящный, и по-своему симпатичный, с красивыми раскосыми глазами, высокими скулами и обаятельной улыбкой — и рослая монументальная Лулу.
Ну, на вкус и цвет, как говорится.
А меж тем, потенциальная невеста как заправская тамада организовала гулянье. Она была везде, мельтешила в своем ярко-оранжево-красно-зеленом платье, только косички летали. Ее родители сели рядышком со мной за стол и принялись благодарить за радушный прием их дочки, нахваливать Амальку и делать комплименты мне. Я рисковала умереть от смущения. Мы все старательно обходили тему недавнего происшествия, но она как назойливый комар крутилась вокруг разговора.
Спас ситуацию вовремя заявившийся сын Татьяны. Удивил, что называется. Оказывается, приехал в отпуск к матери, а мне ничего не сказали.
— Ох и красавец парень, — обнимая его одной рукой, похвалила я.
Антон и правда стал просто плейбоем с картинки, высокий — в мать, с густыми черными кудрями, изумительными синими глазами (опять-таки, в мать), широкоплечий, статный — ну глаз не отвести.
Лупита стала маленькой и тихой на его фоне. Познакомились, сели все за стол.
Я старательно улыбалась, но мне хотелось плакать. Нет, не так. Реветь! Очень хорошо было с ними всеми, и стол был накрыт фантастически, очевидно, Габриэла постаралась. Но я чувствовала себя чужой здесь, а главное — виновной в том кошмаре, который и собрал всех этих людей. Моих близких, хороших людей, которым пришлось пережить столько страха из-за меня. Этот ужас все еще сидел во мне и ждал удобного момента, чтобы лопнуть, как гнойник. До этого праздника все худо-бедно терпелось, но теперь, когда они все вокруг меня, и все так хорошо вроде бы…
Крепясь, я продержалась несколько минут, потом встала, вежливо протиснулась между стульями и стеной и юркнула в подъезд. Проскочив наверх два пролета, села прямо на лестницу, и закусив рукав кофты, тихонько завыла. Слезы хлынули рекой. Поток накопленного за все эти дни лился, будто прорвало плотину. Кажется, я готова была биться головой о стену. Уткнулась в руки и приглушенно рыдала. Обо всем. Жалея себя, Машку, Толика, Лупиту, ее родителей, Маргариту, а главное — Санька. Вспомнила его отчаянно-бешеные глаза, когда он с размаху всадил себе нож в живот. Как загнанный зверь отгрызает себе ногу, чтобы спастись. А для него, получается, спасением было убить себя. Как же он дошел до этого? Что должно было случиться с ним, чтобы он так страшно закончил? Молодой, сильный, отец троих детей… Откуда такая жестокость?! При этом я как-то нечаянно забывала, что он почти убил моих друзей и готов был убить и меня. Ни разу не колеблясь и не сожалея, что оставит нашу дочь сиротой. Но у меня не получалось ненавидеть его. Наверное, это какой-то психический синдром. Была только жалость и горечь утраты некогда родного человека. Несмотря на то, что он еще жив. Даже если и выживет, ничего хорошего его не ждет. И что теперь будет с мальчишками?