И, несмотря на попытки изобразить обморок, одела ее в приготовленный к случаю костюм.
В общем, нам удалось собраться в кучу.
— О, шуба?! — соблаговолила она заметить. — Откуда?!
— Подарили! — кокетливо махнула волосами я, косясь в сторону Сергея.
— Везет! — завистливо вздохнула она. — И даже не на Новый Год! Эх!
— Ничего, тебе тоже подарят! — я с нажимом посмотрела на Толика. Он сделал вид, что рассматривает трещину на потолке.
И мы поехали к Таньке.
Она тоже была не готова. Вернее, была готова все отменить. И, похоже, еще со вчерашнего вечера. Как же плохо, что они с Павлом решили последнюю холостяцкую ночь провести раздельно! На полу лежали клочки свадебного платья, растерзанный букет и туфли с отломанными каблуками. Мы ахнули.
— Что случилось?!
— Все говно, — мрачно заявила она, хлебнула из бутылки шампанского и пошла в ванну.
Мы переглянулись.
— Твою мать! — с чувством произнесла я и подняла платье — оценить ущерб. Оно было испорчено безвозвратно.
— Так, все! — угрожающе сказала я, доставая телефон. — Я вызываю МЧС!
Через десять минут идеально причесанная, одетая в бордовое бархатное платье, длинную каракулевую шубу, с накинутым на плечи пуховым платком, дыша морозом и туманами, явилась София Павловна. Еще через десять минут Танька была вынута из ванны, напоена чаем с ромашкой, одета в выходное голубое платье из шкафа, украшена жумчужным ожерельем, сидела на стульчике ровненько, ручки на коленках, а будущая свекровь накручивала ей локоны. А мы с Машкой красили невесту.
Наконец, невеста была готова. Они с Софией Павловной обнялись, прослезились, встали у окна ждать возлюбленного, и тут зазвонил телефон.
Машка слушала то, что говорили, и ее лицо плавно из серо-зеленого превращалось в красно-бордовое. Она ничего не сказала, положила трубку и аккуратненько вывела меня в кухню.
— В кафе форс-мажор. Отключили свет, разморозились холодильники, повара ничего не успевают приготовить.
Я тихонько выругалась.
— Почему я не удивлена?! Все нормально, мы легко найдем другое кафе тридцать первого декабря без бронирования! Какому идиоту пришло в голову расписываться на Новый Год?!
— Может, сами приготовим? — неуверенно предложила Машка.
— Да запросто! — ответила я. — Только и продуктов нет, и людей тоже!
— Труба! — скисла Машка.
Тут в дверь позвонили. Начали приходить гости. Мы молча помолились и решили пока Таньке ничего не говорить. Авось, как-то само и решится.
Дом заполнился людьми. Родители Лупиты, она сама, еще красивее и ярче, чем месяц назад, и совсем не скрывающая влюбленных глаз, то и дело прижимаясь к Антону. Амалия и Вэньмин, как попугайчики-неразлучники, вечно о чем-то перешептывались, и в общем, были на своей волне. Я отметила, что дочь расцвела, и порадовалась: значит, хороший мужик этот Ванька, даром, что китаец. А может, и поэтому. Мы почти не общались в последнее время, и это было даже хорошо. Очевидно, та самая пресловутая сепарация. И как прекрасно, что она у нас произошла безболезненно для обеих.
Пришла и Юля, в купленном вчера платье, и сразу повисла на Сергее, чему я конкретно сейчас только обрадовалась. Я мучительно соображала, где и чем всех кормить. Не в чебуречную же всех вести, ей-богу?
Владимир и Габриэла были с красивущим букетом. Она, улучив момент, подошла ко мне — поставить букет в вазу. Мы обнялись, и прошли в кухню. Пока я пристраивала цветы, она учинила мне допрос.
— Что случилось?
— Да ничего, что ты! — попыталась отшутиться я.
— Мая! — зашипела Габриэль. — Ты врать не умеешь!
— Что, так сильно заметно? — сникла я.
— Заметно! — отрезала она.
И я ей рассказала про кафе.
Она задумалась.
— Сейчас что-нибудь придумаем!
— Да что тут придумаешь? — махнула я рукой. — После регистрации отправим молодых кататься, а сами нарежем оливье и пожарим курицу. Ну может получится пиццу заказать.
— Пиццу?! — ужаснулась она. — Нет, только не это!
Но тут нас позвали, и разговор пришлось отложить.
Гости все прибывали. Танька, обложенная цветами как царица индийская, умоляюще посмотрела на меня. Я поняла и приблизилась в полуприседе, почтительно встала рядом и принимала подарки и букеты.
— Принеси коньяку, — одной стороной рта прошептала подруга.
— Ага, щас! — язвительно возразила я. — Чтоб ты снова тут бегала неглиже и орала матерные песни?
— Когда это я матерные орала? — мгновенно обиделась она.
Но тут взревели фанфары, или это только в моей голове, шум усилился, и на сцену вышли трое, как из леса.