– Давно ты знаешь? – спросил отец ровным, холодным тоном.
– Подозревал давно, но, когда ты повел его смотреть Цезаря, прямо посреди моей свадьбы, я сделал анализ на ДНК.
– Да что вы все вцепились в моего Цезаря?! Имею я право хоть что-то иметь только для себя?!
– Ты уже третье поколение горничных седлаешь! Лишь для себя! Ральф младше меня на пять с половиной месяцев! Даже если ты не хотел мою мать, ты мог бы проявить уважение, не рожая других детей параллельно!
Себастьян не ответил. Филипп продолжал:
– Я даже не удивлен, черт возьми, что ты так сразу за него ухватился. И еще врал, будто бы мои друзья – всегда к месту. Еще бы он был не к месту. Такой красивый и вдруг – твой сын!.. И Ральф успешнее меня. Намного успешнее. Неудивительно, что ты решил продолжить эксперименты с моей женой. Джесс потеряла ребенка, но это все еще не конец.
– Нет?
– Естественно! Поди и трахни Верену. Ей, аж, шестнадцать. Самое время рожать! Однажды Рихард… Был у нас такой праотец, устал от койки жены и привел другую. Она жила в Западном крыле и рожала, как твои лошади. Мы, вроде, как произошли от нее.
Налитые кровью глаза Филиппа остановились на нем. Так он еще никогда не смотрел, и Себастьян с грустью понял, что его сын, его любимец – такой же кретин, как остальные дети его жены. Тридцать четыре года, шестеро детей… И абсолютно все бесполезные.
– Куда ты? – спросил Филипп, когда отец, не говоря ни слова поднялся и пошагал к дверям.
– К Верене, – отрезал Себастьян. – Может, на этот раз, получится ребенок с мозгами.
Мне нужен оригинал.
Маркус был наверху, писал очередную картину.
Граф находил его хобби «пидаристическим», но в глубине души признавал: рисует Маркус намного лучше, чем большинство друзей-художников Мариты. Он даже сам позировал для одной работы, с которой Маркус написал сразу две. На первой Себастьян просто скакал на Цезаре. На второй, он прекратился в подобие Короля Ночи на лошадином трупе. Себастьян тут же забил на оригинал, заказал копию Неоригинала и повесил в Галерее, назло жене.
В новой версии Король Ночи обзавелся грудастой спутницей, которая сидела на коне перед ним. Ледяная броня едва прикрывала соски, повторяя изгибы груди и тела. Глаза горели темным огнем.
Зная Маркуса, сложно было представить, что этот мужчина способен изображать страсть, но он был в самом деле способен. Граф знал, что Ви была полностью одета, когда Маркус велел им сесть на скамью, и сделал несколько снимков. Однако, на картине не осталось и следа благопристойности.
Марита, плоская от природы со всех сторон, оскорбилась.
– Что за примитивный, пошлый натурализм? И ты еще называешь себя художником?!
Маркус и сам был в шоке. Он до последнего мига верил, что эта картина – для холостяцкой квартиры Себастьяна. Верил, что никто и никогда ее не увидит. Ну, кроме тех «ужасных вульгарных женщин», с которыми граф обманывает жену.
Себастьян с Мартином хохотали в голос.
– Зря ты так, Марита. Очень выпуклая, сочная работа! Краски… эээ… цепляют взгляд, – оформил свою мысль дядя и они с племянником вскинули ладони навстречу друг другу.
– Самая выпуклая идея в них – это грудь Верены! – рявкнула Марита сквозь громкий хлопок. – Несовершеннолетняя грудь!
– Когда Верена состарится, – сказал Себастьян, – и ее грудь отвиснет ниже ее волос, Маркус обязательно напишет и это. Давай не будем торопить время.
– Не отвиснет, – горячо возразил дядя. – Я знаю бабушку этой крошки и поверь мне!.. – тут он зыркнул на Маркуса, но все равно закончил. – Там все по-прежнему выпукло.
С тех пор, Маркус не подпускал их с дядей к свои работам. И когда горничная, спустившись, пригласила Себастьяна пройти в мастерскую, граф удивился. Его опять готовы впустить в святилище?.. Или, Верена там?..
Частично, все так и было.
Граф посмотрел на плачущую кровью девушку; то ли русалку, то ли вампиршу, то ли еще какую-то нежить. Она плакала от ярости. Черты заострились, глаза сверкали от злости. Казалось, дай ей сейчас платок – она отгрызет его вместе с пальцами.
Работа была живой… и великолепной.
Маркус в испачканном красками переднике, вытирал руки.
– Говорят, ты хотел видеть нашу маленькую жемчужинку.
– Живьем, – сказал Себастьян, немного разочарованный, что на этом портрете никаких выпуклых идей нет. – Тебе говорили, что в мире есть другие женщины?.. Натурщицы, там, модели…
Маркус усмехнулся и тоже посмотрел на свое творение.
– Если эта маленькая засранка меня не бесит, то вдохновляет неимоверно. В ней, действительно, что-то есть… Что-то бесячее, не находишь?