Антон как-то странно посмотрел на него и опомнившись, Ральф сосредоточился на дороге.
…Тетя Агата стояла у стойки администрации и тихо всхлипывала в платочек. Рядом с ней Стелла деловито заполняла какие-то больничные формуляры. При виде Ральфа обе вздрогнули. Тетя охнула и сделала шаг назад. Стелла оторопело проводила взглядом планшет, который Ральф выдернул у нее из рук.
И что у нас здесь? Посмотрим… Верена Дитрих… Хм, очень хорошо. Операции… нет. Геморрой… тоже нет… Слава богу, я волновался!.. Та-а-к… Аллергия на медицинские препараты… – он выдрал лист и смяв его, бросил Стелле прямо в лицо. Брезгливо и нарочито медленно. – Злоупотребление служебным положением, дача заведомо ложных показаний, умышленное причинения вреда здоровью и репутации…
– Твоя сестра избила девочку в школе!
– Девочку, которая над ней издевалась? Девочку, которая весит больше меня? Черт! Моббинг в наше время не безопасен.
– Я была в госпитале, когда привезли ту, вторую девочку, – сухо сказала Стелла. – Я сразу же поехала в школу.
– И назвалась ее лечащим врачом. Профессиональное преступление в личных целях.
Стелла не нашлась что сказать. Об этом она как-то не подумала.
– Я с самого начала была решительно против! – опомнилась тетушка. – Она сказала мне, что ее прислал ты и сунула бумаги. Я была против, а твой мобильный не отвечал. Но я все равно ничего не подписывала! И фамилию Виви ей не сказала.
Ральф полоснул ее взглядом. Лисица хитрая. Но тетя его сейчас не интересовала. Он поднял с пола смятый формуляр и разгладил. И стало ясно, кто прислал письмо Филу. Стелла преступила черту, и он не собирался спускать ей это.
– Полиция у них обоих приняла заявления, – сказал Антон. – Я посоветовал Верене написать встречное и она написала… Ну, пока ей не сделали укол. Я тоже написал, и я готов подтвердить, что ее мобили. Мы все подтвердим, если будет надо.
Ральф благодарно улыбнулся ему. Антон был сыном лучшего адвоката по криминальным делам, но даже всего мастерства Штефана Мюллера не хватило, чтобы отмазать сына от года в колонии. Он все свое будущее одним ударом перечеркнул. Несколькими… Бесчисленными ударами. Избил соцработника, которого к нему прикрепили в полиции, взяв на улице с косяком… Отцу Антон так и не признался за что, а Ральфу признался.
Чувак приставал к нему. Не так, чтобы явно, но и не так, чтобы не понятно было. Чувак предлагал замять эпизод с косяком и даже таблетками, которые у Антона в кармане были. Взамен, скажем, на любовь.
– Я не могу рассказать такое… Отец подумает, что я ему повод дал.
Ральф помнил, как мальчишка сломался. Как он рыдал, сжавшись на жестком стуле в комнате посетителей. В тот день шкала его гомофобии пробила крышу над головами.
«Я вытащу тебя, – пообещал он Антону. – Никто ничего не узнает… Будем знать только ты и я».
И Ральф его вытащил. Прижал соцработника, дело закрыли, замяли, сунули под сукно. Чувак уволился, уехал… сбежал из города. Но вот Антон уже никогда не станет тем, прежним. Навеки рана, навеки позор, хотя Антон и не виноват.
И Виви… Его малышка с бантами и локонами до бедер. Он почему-то вспомнил самый первый день в школе. Как она радовалась, как верила, будто сможет найти друзей, как дома… и как пришла домой. Вся красная, с испачканным ранцем и плотно сжатыми губками.
Ральф крепко закрыл глаза и сжал переносицу.
Он не имел права не видеть, что происходит.
Она не мечтала больше найти друзей… Но от врагов ее это не защитило. Ральф стиснул зубы, обозлившись на самого себя. Жалкий, тупой кретин. Ее макияж, ее туфли, ее вываленные сиськи не были вульгарной попыткой выделиться. Они были вызовом, ее манифестом, ее криком: «Вам меня не сломить».
А он ударил ей в спину, когда из ревности и глупой бравады велел все смыть. И если бы не Антон сегодня, если бы не Антон…
– Это я во всем виновата, – всхлипнула тетушка. – Зачем я только не позволила ей?..
Ральф сделал над собой усилие и осторожно сжал тетино плечо.
– Она под стражей? – спросил он мальчика.
– Нет, конечно. Полиция знает фрау Кодлевски, она постоянно их дергает, когда кто-то на улице неуважительно смотрит на беженцев или идет с пластиковым пакетом или просто идет, а сам при этом не думает о спасении мира… Кроме того, полиция знает тебя. И моего отца. Я все объяснил им. Верена сперва молчала, но потом поняла, что ее готовы услышать и объяснила со своей стороны. Может, вызовут вас всех на беседу, ничего больше.