– Не спустила – чего? – спросил Ральф.
Достаточно создать прецедент.
Я – чистый гуманитарий.
У меня проблемы с пониманием точных наук. Физичка с химичкой ставят мне тройки, – из уважения к сану Ральфа и его прекрасным глазам. Геометричка не ходит в церковь. Она протестантка и хочет, чтобы я учила ее предмет, или ходила на демонстрации по поводу всякой социальной херни, которая входит в моду каждые две недели.
«Фрайдэйс фор фьютюр»? Идем. Права геев? Бежим вприпрыжку! «Черные жизни»? Выше плакаты, дети мои!
Мне это скучно и совершенно не нужно. Когда я выйду замуж за Фердинанда, который может статься, прославится как скрипач, мне абсолютно не нужны следы политической деятельности. Мода выходит из моды. Что еще вчера было безобидным, теперь расизм. То, что считалось шизофренией – сегодня повод для гордости.
Увы, после эпизода с Мариной, геометричка взялась за меня всерьез. До поры до времени меня прикрывала тетя, но сейчас тетя была больна. И в школу приехал Ральф, которого раздраконила фрау Мюллер.
– Ваша сестра не справляется, – сообщила геометричка, глядя на Ральфа так грозно, словно это была его и только его вина. – Я буду вынуждена обратиться в комитет по образованию… Возможно, Верене будет лучше в особой школе, святой отец?
– Мой сан причисляется по рангу к особой школе?.. Вы как-то одинаково это выделили голосом.
Ральф был, в мирском и выглядел моложе и динамичнее. Сидел, развалившись на стуле, с грацией школьного плохиша, которому все прощается за успехи в спортивных соревнованиях и интересом рассматривал Кодлевски.
На нее, правда, стоило посмотреть: оранжевые брюки, красная шаль, яркая, как солнце футболка и зеленые сникерсы. Волосы она красила в цвет сирени и носила розовое колечко в носу. Сколько ей было лет, я не знала. Учителя казались мне одинаково застывшими во времени существами.
– Послушайте, молодой человек! – внушительно начала она.
– «Пресвятой отец», – перебил Ральф кротко и сложил руки перед собой.
– Я не католичка, – слегка опешила женщина.
– А я не школьник, но я же не обращаюсь к вам «дочь моя»! – его голос устремился под потолок и опустился, как кнут.
У Кодлевски открылся рот. Ральф чуть ли не выстрелил ей в глаза озорной мальчишеской улыбкой. Геометричка опешила, уже не зная, как с ним себя держать.
– Ну, вот что!.. – начала она таким тоном, что даже я поняла: game over.
– Сядьте, – приказал Ральф.
Тем особым тоном, каким отец обращался к Грете.
– Сядьте и выслушайте меня. Я слышал, вы проводите много времени, занимаясь общественной работой. Слышал, вы вынуждаете детей участвовать в демонстрациях, отрывая их от занятий. Слышал, что успеваемость ваших учеников, растет по мере их вовлеченности в вашу собственную борьбу. Я также слышал, что вы позволяли себе обсуждать успеваемость, внешность, интеллектуальный коэффициент и даже натуральность груди Верены. Это правда?
Геометричка застыла с открытым ртом.
– Я слышал, вы велели моей сестре выйти к доске и попрыгать перед всем классом. А когда она отказалась, приказали ей выйти из класса без сумки и ждать за дверью до окончания урока.
Я чуть смутилась.
Так все и было, правда. Почти. Все уравнение решали, а я задумалась, как обычно, о мужиках, крутя пуговицу на блузке. Пуговица оторвалась и Руди Шеффер, который случайно посмотрел в мою сторону, уронил бутылку с водой. Смеха ради я чуть приподнялась над стулом и плюхнулась, чтобы дрогнули сиськи.
– Может быть, встанешь перед классом и покажешь свои сокровища сразу всем?! – спросила геометричка.
– А «по чаю» можно будет потом пройтись? – уточнила я, посмотревшая на днях красивейший фильм Верховена «Шоугерлз».
– Выйди вон и жди до конца урока! – озверев, велела Кодлевски. – Вещи оставь здесь!
Я демонстративно собрала вещи в сумку и забросила ее на плечо.
– Попробуйте, отберите.
Кодлевски покраснела, как красный мак.
– Я много раз писала вам. Просила повлиять на Верену! Она одевается подчеркнуто женственно. Она слишком ярко красится. Она постоянно сооружает какие-то прически. Мы в школе пытаемся прийти к гендерно-нейтральному воспитанию. Но Верена подчеркнуто игнорирует мои просьбы!
– А еще она ссыт сидя, – подтвердил Ральф.
– Что вы себе позволяете, – вскипела она.
– Вы лесбиянка, фрау Кодлевски?
– Э…
Ральф сделал успокаивающее движение рукой.