– Пусть я буду в каждой капле росы и в отбитом бутылочном горлышке, в перистом облаке и в виноградной улитке. Только сумей меня разглядеть, и ты узнаешь мое могущество!
Морской народец, поэтичный от природы, и впрямь оживил Фантазию, прибегая к ее помощи всякий раз, когда не хватало силенок. Вообрази себя могучим – и своротишь скалы.
Мир людей принял слова повелительницы буквально – десятки мужчин и женщин часами глядят на облака. Ребенок, по колено замочив ноги, лезет в лужу за блестящей на солнце стекляшкой. И всякий раз надеется, что придуманный мир станет реальным. Это как бы игра в поддавки – каждый хочет попасть в такое место, где до сих пор не был. Но стоит Фантазии проснуться – и человек поспешит поглядеть через плечо: на дом, работу, семью. И Фантазия в бессилии опускает крылья.
Более того, стоит выйти за рамки дозволенного, попробовать быть не таким, как все, и имя былой повелительницы мира становится злобным ругательством.
– Бредни! Пустые фантазии! – самое мягкое, чем наградят чудака.
Разве что художники да поэты не боятся Фантазии, но какой солидный банкир или уважаемый всем селом кузнец пожелает, чтобы его сын стал поэтом?
И еще в царстве Нептуна говорили, будто каждый подводный житель может утратить способность оживлять собственные фантазии, как только попадется на глаза человеку.
Люди верхнего мира только и могли, что есть, пить, говорить да работать, чтобы снова есть и пить. Феи чуть ли не плакали от ужаса, сидя на усыпанной хвоей лесной дороге.
– Как вы думаете, – сквозь всхлипывания спросила Айя, – нас кто-нибудь видел? Или... – договорить она побоялась, опасаясь вспугнуть надежду.
Если никто из людей их не заметил, то можно попробовать попросить заступничества у Фантазии.
Сестры давно бы рискнули, но всех троих останавливала мысль: в если вдруг не получится? Мир подводный, родной, отделенный лишь тонкой пленкой между мечтой и явью, исчезнет навсегда, если какой-нибудь фермер или ленивый пастух бросит взгляд на экипаж и возницу.
– Попробуем, если не отыщем другой выход, – Флоринда отряхнула с платья иголки.
Сестры пошли по лесной дороге. Заслышав стук топоров, свернули на звериную тропу. Лапы елей сомкнулись у них за спиной.
Вначале идти было просто. Но солнце все припекало, особенно на опушках. Над травой курилось плотное марево. Феи помалкивали, боясь высказать вслух что-нибудь лишнее, что тут же лишит надежды.
Айя, точно пробуя силы, время от времени подпрыгивала, но воздух не удерживал тело.
– Пахнет йодом, – осторожно заметила Флоринда.
– И прибоем, – как можно равнодушнее подхватила Айя.
Лона бросилась вперед и поскользнулась.
– Прибои не пахнут, – Лона пыталась отцепить острый сучок, порвавший край платья, но тут же привстала на цыпочки – ей показалось, что синим лоскутом мелькнул залив Русалок.
Феи бегом бросились вниз с холма. Печали как не бывало. И даже весь верхний мир не казался таким уж кошмаром.
Айя сосредоточилась и попыталась подтянуть к побережью край леса. Через минуту морские волны лизали стволы сосен.
– Получилось! Все получилось! – ликовали феи.
Флоринда забавлялась тем, что рассаживала на песке у самой воды семейки грибов. Лона хотела скорее домой, но сестер не торопила. Неизвестно, когда доведется снова увидеть грань двух миров.
Будь феи не столь беспечны, они бы так легко не успокоились. Самая безумная фантазия подчиняется ее величеству Логике. Боровики не растут на песке, а рыбешки не парят в воздухе. Ведьма Грубэ задержала волшебниц в пути, подманив миражом – колдунья заканчивала последние приготовления.
Темно-зеленый краб по имени Крабс, гордый тем, что он единственный в царстве Нептуна посвящен в тайну ведьмы, наблюдал. Правда, Крабсу было непонятно, на кой черт воровать чужого младенца. Соперничая в богатстве с Нептуном, в выкупе Грубэ не нуждалась, любви к детям в грузном теле колдуньи не найти и под микроскопом.
«Женское сердце – загадка», – решил Крабс да на том и успокоился. Его куда больше интересовали диковинные приготовления колдуньи. Ведьма притащила откуда-то проржавевший до дна медный таз и водрузила над сложенным из грубо отесанных камней очагом. Кривым кинжалом ведьма вскрыла себе вену на левой руке. Густая жидкость стекала и капала в таз, тут же выкипая и наполняя помещение зловонным запахом и зеленым светом. Ведьма внимательно следила, чтобы капли падали точно на оставленные ржавчиной пятна. Потом подула на рану. Края надреза сошлись и сомкнулись, не оставив и следа.