Крабс зашмыгал носом. Ему бы такую живучесть! Долог ли век у краба, да и отпущенную малость тебя подстерегают то котелок с кипящей водой, то банка с уксусом.
Ведьма пошарила за пазухой и извлекла золоченый ключ. Затем откинула сложенный в углу хворост. Под ним оказалась плетеная из ивовых прутьев корзинка. В такие корзинки осенью укладывают виноградные гроздья. Из корзины явственно доносилось шипение. Ведьма отперла замок, и тотчас высунулась плоская голова с немигающими глазами.
«Кобра!»
Крабс в панике искал пятый угол – вряд ли змеи питаются крабами, но, в сущности, кто толком знает повадки змеи?
«Может, это какая-нибудь неправильная змея, – пытался оправдать свой страх Крабс, прижимаясь к стене и стараясь казаться совсем неаппетитным. – Может, ее не учили, что у змей рацион особый?»
Старуха сжала голову кобры. Узорчатый хвост тотчас обернулся вокруг руки колдуньи. Крабс с омерзением следил, как змея распахнула пасть и с единственного кривого зуба в чан закапала желтая прозрачная слюна.
Крабс содрогнулся – по покоям клубился ядовито-зеленый туман, смешиваясь с бледно-голубым свечением стен. Черные каменные плиты пола заметно накалялись. Бормотание ведьмы переросло в дикий вой. Чан раскалился докрасна, изнутри взметывались язычки пламени. Кобра в руке колдуньи шипела и раздувала зловещий капюшон.
Из всех щелей хлынули мыши, взбаламутив воду у самого пола. Комната казалась покрытой шевелящимся живым ковром. Мыши то метались в беспорядке, то, словно притягиваемые испарениями из чана, устремлялись к самому центру.
Ведьма отбросила кобру. Змея поспешила вернуться в безопасную корзинку. Мыши все прибывали, громоздились одна на другую, давили слабейших. На полу оставались кровавые сгустки и раздавленные сородичами песчанки. Колдунья поднимала горстями столько серых разбойниц, сколько могла уместить, и бросала в чан. Запахло паленой шерстью.
Визг стоял непереносимый.
Крабс, если бы у него были уши, давно бы оглох, а так приходилось терпеть. Крабс сглотнул, – его мутило от отвращения. Но спрашивать ни о чем не решался: не приведи господь, сам попадешь в чан. Приоткрыл один глаз, чтобы тут же зажмуриться. Ведьма, облюбовав самую жирную песчанку с обвисшим брюшком и кавалерийскими усами, предварительно облизав, запихнула в рот. Голова и передняя часть туловища песчанки скрылись между зубами ведьмы, а задние лапки и хвост все еще трепетали в воздухе.
Крабс долез уже до потолка и отпрянул, натолкнувшись на вязку сушеных тараканов. Тараканы, связанные по дюжинам, так походили на живых, что Крабс посторонился, все больше и больше сожалея о договоре, заключенном с ведьмой.
Но вдруг сияние померкло. Мыши пропали невесть куда. А ведьма, отирая руки о фартук, поманила кивком Крабса.
Не первый год Крабс был знаком с Грубэ, но не переставал удивляться, с какой легкостью подчиняет она себе черные силы. Щелчок пальцами – и тут же у входных ворот загремело медное кольцо, возвещая о прибытии гостей.
Феи пугливо вздрагивали и озирались, невесть как с морского побережья попав во владения ведьмы. На пороге дворца стояла сама хозяйка и льстиво улыбалась:
– Вот и мои деточки! Мои касаточки!
– Лучше бы обругала, – в сердцах процедила Лона, прячась за спинами сестер.
То ли она слишком громко заговорила, то ли у колдуньи был поистине волшебный слух, но Грубэ услышала и деланно возмутилась:
– Да кто же гостям не рад? Да неужто вы не соскучились по своей тетушке? – и уже шершавые руки обнимают фей, а безобразные губы слюнявят щеку поцелуями.
– Знаю-знаю, – шелестела хозяйка дворца, шествуя впереди гостей. – Вам рассиживаться недосуг. Но чур! Каждой скажу отдельно, какой подарок для Русалочки – лучший.
Феи переглянулись: ведьма знала и это?
Айя, как ни злила ее старуха, от воровства отказалась, поймав на себе насмешливый взгляд ведьмы. Глаза Грубэ смотрели зорко и цепко, и странно было их видеть на этом обрюзгшем лице.
«Такие бы глаза – юной маркитантке, сопровождающей войско в походе» – подумалось Айе.
Казалось, глаза жили на лице старухи отдельной, своей собственной жизнью, и безобразные черты к глазам не имели отношения.
Старуха усадила сестер за богато накрытый стол. Феи мялись, брезгуя угощением.