- Ну, для ясности, железный конь, - я указал на свой "запп".
- А-а, знаю, - кивнула Мара, - это тачки, на которых баб возят... - я закашлялся, - О! Конечно хочу! - продолжила Русалка, закатив глаза, потрясающе закатив, превзойдя в натурализме кинозвезд. "В естественности, дурень! - подсказал внутренний голос. - Ведь тебе осточертели похотливые эрзац-улыбки!"
Странно, но "запп" завелся с первого захода: я подогнал его к куче углей. Предварительно распахнув дверцу, я поднял русалку на руки, осторожно перенес на переднее сидение: Мара рассматривала ископаемое чудо техники округлившимися глазами. Я пристегнул ее, как и положено крест-накрест, ремнями безопасности, поправил сбившуюся под хвостом штормовку. Сидячее положение не вызвало у Мары возражений: она ловко, как морская кошка, подвернула хвост, полностью спрятав его под безразмерной штормовкой. И не оставила улик - обычная сухопутная девушка, взобравшаяся на сидение с ногами...
Я захлопнул дверцу, русалка вскрикнула.
- Успокойся, - и погладил ее ладонь, - я здесь, рядом. Самое страшное - позади... - Мара растерянно улыбнулась, нервничая, но все же улыбнулась, поддерживая этим и себя, и меня. "Не гони волну надежды! - всунулся вэ-гэ, - не опережай события! Куда ты ее везешь: в Террариум?"
Я не сдержался и как следует заехал ему между глаз.
Машина трудно взобралась на асфальтитовые блоки дороги. Мара ослабила хватку, почувствовав ровный ход "заппа", обняла меня, вздохнула и уверенно положила мне на плечо голову...
- Милый-милый-котик, - прошептала она.
Словами не передать, какие чувства встрепенулись в тот момент в моей душе... Я все быстрее гнал машину в город Домой! Домой! Домой! Первоначальное желание выпустить ее обратно в воду и умыть руки улетучилось - я ощутил неведомый мне доселе груз ответственности перед нашедшим меня существом. Как мы встретились, зачем, для чего? Единственно, о чем ее надо аккуратно попросить: пусть не называет меня "милый-котик". В ее устах слова эти звучат чрезвычайно пошло. Интересно, где она их подобрала? Слышала разговоры в кустах? Их много на берегу озера... уютных кустиков, к которым подгоняют тачки...
Ладно, парень, разве в словах счастье? Оглянись! Я осторожно скосил глаза: справа от меня, плотно прижавшись к моему плечу, взирала на свежий утренний мир моя русалочка.
Прошел месяц...Я проснулся засветло. Мара лежала рядом со мной, спеленутая мокрой простыней и утепленным целлофаном, чтобы вода быстро не испарялась... Мара неровно похрапывала, почти как "запп": городской климат, окончательно свихнувшийся за последнее десятилетие, отрицательно сказался на ее здоровье. Мара все время находилась под знаком простуды: чихала, кашляла, сопливилась. А за последнюю декаду пристрастилась к храпу. Я смастерил для нее откидную "дневную" лежаночку возле стены с парогреющими трубами: русалка согревалась, но простыни высыхали быстрее чем за час. Я взял на работе отпуск, отключил видеофон и не отвечал на задверные простукивания, я рассказывал ей самые веселые истории студенческих лет, я... да что говорить, любил ее - как мог. Она догадывалась, что моя внутренняя злость вызвана не только плохой погодой... Прекрасные глаза Мары поблекли, наполняясь слезами по любому поводу, как и без повода. Я нежно уговаривал ее успокоиться, но обнимать и целовать, как раньше, уже не мог.
Мара засопела во сне... Я осторожно выскользнул из-под одеяла, пропихнул шерстяные носки в валенки - тапочки отсырели и развалились. Отсырела вся квартира: паркет надул щербатые щеки, моющиеся обои расслаивались мочалкой и отваливались вместе с пластами штукатурки, с потолка неуважительно капало за шиворот. Влажности сопутствовала промозглость: я укладывался спать в свитере, шерстяных носках и шапочке, женских рейтузах. Но согреться за короткую зимнюю ночь не мог.
Я накинул на плечи махровый халат; за окном колыхались одинокие снежинки. Термометр показывал минус два. Я отковырнул форточку - пар повалил на улицу густыми тинными выхлопами - приткнулся носом к стеклу, вглядываясь в беготню теней мудренеющего утра... Тучи, получив подкрепление, с новой силой напали на город: легкие пушинки слипались и густые хлопья.
Русалочка пошевелилась. Я тут же закрыл форточку. Чтой-то ей видится во сне? Может, озеро, покрытое льдом? А она плывет под ним и никак не пробиться ей наружу...
Я проплюхал на кухню, вдавил клавишу трехпрограммного радиоустройства - только оно и работало при такой влажности. Да еще - электроплита. Динамик трехпрограммника заскрипел, сквозь него пробился воинственный голос певчего кастрата, сожалевшего о несчастпой судьбе французских проституток: им приходится работать денно и нощно, чтобы раз в сутки получить порцию жареных улиток и пирожок с морской капустой. Мы, разливался студийный соловей, готовы прийти им на помощь, но нас не пускают во Францию даже по малой нужде. Он так и пропел: "по малой нужде", не поясняя. Идиотская песня, пусть и юмористическая, о чем слушателей заверил ведущий, всунувшийся вслед за усеченной записью: "...идиотско-юмористическая песня лидера новой волны неоформалов". И еще добавил, что автор прав в главном: наши девушки живут много лучше, чем француженки. Кроме того, наши девушки - самые честные на свете.
Мне оставалось лишь хохотнуть. И я хохотнул. Русалка заскрипела кроватью - повернулась, взметнула хвостом - раскрылась. Я вернулся в комнату, поправил одеяла.
- Ко-отик, доброе утро, - потянулась Мара. Я улыбнулся именно ее движения напоминали кошачью разминку. - Что слушаешь?
- Музыкальную программу, посвященную несчастным французским проституткам, - без раздумий ответил я.
- Милый, а кто такие несчастные французские проститутки?
- Девушки, вынужденные торговать телом, в обмен на тарелку жареных улиток и пирожок с морской капустой.
- Хочу пирожок с морской капустой... Я так давно ею не лакомилась! - глаза русалки вспыхнули.
- Морская капуста нам с тобой не но карману. Ею кормятся лишь несчастные француженки, да наши девочки...
- А-а, - перебила Мара, возбужденно подрагивая хвостом, а у нас? Они тоже есть, эти, так называемые проститутки? И что значит "торговать телом"? Как мясом или рыбой - на вес, да?