– А ты, Краб, часто встречаешься с ней?
– Ага. – утвердительно кивнул тот беззаботно. – Она меня кормит. Как только села в инвалидное кресло, научилась готовить.
Его слова меня покоробили.
«Нет никого в живых! – всплыли в памяти слова Женьки. – Русалка собрала под собой одиннадцать душ»…
– Так это же и есть дети! – заорал я так, что шофер, крутанув с перепугу руль, съехал на обочину, чуть не влетев в дерево. Я приложился лбом о переднюю панель, но от возбуждения не почувствовал боли. Остальные потерев ушибленные места, потребовали объяснений.
– Вызывайте группу к дому…
– Завьялова, 16. – подсказал Краб.
– И пригласите туда же моего шофера и племянника. А еще не плохо было бы, привезти на место вашего мэра, пусть полюбуется, какие дела творятся у него под носом.
– Вы уверены? – спросил майор. – Что вы узнали?
– А вы еще не поняли? – спросил я не вдаваясь в подробности. – Это послужит вам хорошим уроком!
Чем ближе мы приближались к названному адресу, тем сильнее билось у меня сердце. Хотелось побыстрее покончить с этим делом. Я неимоверно устал и морально и физически. Найти детей, и рвануть домой… Забыть все эти кошмары и ужасы.
Я мысленно представлял, как пройдет задержание преступников, как пройдет поиск детей…
Тысяча разных предположений вертелось в голове.
Миловидная женщина средних лет сидела в инвалидном кресле на веранде. Укутанная клетчатым пледом с головы до ног, она наслаждалась, прохладным ветром, растрепавшим ее длинные густые волосы, подставляя лицо лучам закатного солнца.
Из за тени, отбрасываемой навесом, я не мог разглядеть ее лица. Да мне этого и не хотелось.
Детей держат в подвале, был уверен я. «Она погребла под собой…» – это значило только одно – подполье.
– За мной! – окрикнул я своих попутчиков, остановившихся было перед русалкой. – Она никуда не денется!
Подоспевшая вовремя опергруппа присоединилась к нам у входа в подземелье.
Я молился всем богам, чтобы дети были живы. Пусть раненные, измученные голодом, страданиями и страхом, но живые. Однако удача в этот день была не на нашей стороне. Дрожащей рукой я тихо приоткрыл скрипучую дверь в подвал и переступил порог. В нос ударил запах прелости и каких-то трав. Один за другим мы спустились в подвал. Тишина здесь стояла поистине гробовая. Внизу я остановился с бешено колотящимся сердцем. В тишине все звуки казались оглушающими. Я слышал за спиной едва различимое дыхание лейтенанта Мутко. Мурашки забегали по коже. Сейчас я напротив, молил ангелов о том, чтобы детей здесь не оказалось.
Кто-то щелкнул выключателем, и подвал осветила тусклая лампочка на потолке. Первое оцепенение спало и ко мне стали возвращаться возможность слышать, видеть и воспринимать запахи. И сразу в нос ударил спертый затхлый воздух, давно не проветриваемого помещения.
На первый взгляд ничего необычного. Вдоль стен, рядами стояли деревянные кадки для солений. Такие были у моей бабушки в деревне. В них она держала разные соленья – огурцы, помидоры, сочные яблоки. Я с облегчением перевел дыхание и опустил пистолет.
– Не хило тетка затарилась на зиму. – услышал я нервный смешок майора Ласточкина. Он смело шагнул к ближайшей бочки и поднял крышку, жмурясь от предвкушения тут же слопать солонину. Вот только солонина оказалась не та, на которую он рассчитывал.
Секунду спустя мы услышали его душераздирающий возглас.
– Еж твою медь! – майор побледнел и выронил из рук крышку, едва не попав по ноге. Он закрыл рот трясущейся рукой, и бешено завращал глазами. Мы все разом подскочили к нему и заглянули внутрь. То, что предстало перед нашими взорами навсегда впечаталось мне в память. Снизу вверх на нас глядело сморщенное лицо девочки. Ее нос и голову покрывали листья хрена, петрушки и перца. Рядом в соленом рассоле плавала ее правая рука со сморщенными скрюченными пальцами.
Я еле сдержал стон. Тугой ком подкатил к горлу, и я никак не мог его проглотить. Тяжело дыша я пытался перевести дух и не дать желудку опорожниться. Мне с трудом удалось побороть тошноту. Все внутри меня сжалось в один твердый узел…
Сделав несколько глубоких вдохов, я внимательно посмотрел на бочки. Мысленно пересчитал количество – одиннадцать штук. По числу пропавших детей. На ум вернулись пророчества Женьки: «Умеет готовить… живых нет».
Я показал пальцем опергруппе на бочки, не в силах произнести ни слова, но ребята меня поняли. Они принялись с небывалым усердием срывать крышки с других сосудов-бочек. Послышались лязг запоров, глухие стуки, ругательства, молитвы, стоны. На меня навалилось грузное тело Антипенко, только что спустившегося к нам. Мэр не справился с увиденным и лишился сознания, упав на холодный сырой пол. Но шокированные увиденным, никто не поспешил ему на помощь. Все стояли в оцепенении, и только тогда, когда раздались его тяжелые стоны, оперативники всколыхнулись.