Да, он готов был уничтожить эту потаскушку, смешать ее с грязью, разорвать в клочки — и знал, как это сделать. Одного он не учел: глядя на Памелу, он все время видел лицо своей приемной дочурки…
Познакомившись много лет назад с Кимберли, тогда еще фотомоделью, он влюбился в нее страстно, она ответила взаимностью, и вскоре они вступили в брак. Для фотомодели возраст Ким был критическим — ей стукнуло двадцать девять, но, наделенная незаурядными деловыми качествами, она не унывала. Хватка и опыт в модельном бизнесе в короткие сроки позволили Кимберли создать собственное агентство. Разумеется, не последнюю роль здесь сыграл и капитал Палмера. Казалось бы, чего еще желать?
Когда выяснилось, что Кимберли не сможет стать матерью, отчаянию ее не было границ. Палмер, узнав о вердикте медиков, далек был от того, чтобы рвать на себе волосы, однако видеть горе жены было для него невыносимо. Не внемля никаким увещеваниям, Ким начала прикладываться к бутылке и однажды, пьяная в дым, еле ворочая языком, призналась мужу, что виной всему не природа, а осложнения после третьего по счету аборта, на который она решилась когда-то во имя блестящей своей карьеры.
— Женись на другой, наплоди детишек, — плакала она навзрыд. — Только не связывайся со шлюхами с подиума вроде меня!
Тогда Палмеру удалось кое-как ее успокоить. Но недели через две, застав Кимберли в спальне почти в невменяемом состоянии, с большой куклой, которую она, рыдая, заворачивала в одеяльце, он понял, что настало время действовать. Узнав о согласии мужа взять на воспитание малыша, она вся так и засветилась. Они даже решили, что Ким будет симулировать беременность, — на всякий случай, чтобы потом доброхоты не открыли ребенку правды. Дело было за малым — за ребенком? Задача оказалась не из простых, но Палмер, видя сияющие глаза жены, настроен был весьма решительно. Отправив Ким на Мальдивы, он несколько месяцев потратил впустую, пытаясь отыскать дитя непременно мужского пола — это было их общим желанием, — брошенного родителями.
Кимберли непременно хотела, чтобы ребенок был светленьким, как и она сама… Но когда срок инсценированной беременности Ким уже близился к концу, Палмер понял, что готов на все.
Джоан Карвер, пожилая женщина-врач из крошечной клиники, была одной из немногих, кто отнесся с пониманием и одобрением к идее Палмера. Ее смущало лишь то, что активность проявляет будущий отец, но, узнав, что Ким «уже на девятом месяце», согласилась им помочь.
Она пообещала позвонить в любое время дня и ночи, и Палмер вызвал Ким — ждать сообщения из клиники они должны были вместе. Звонок раздался в четыре часа утра двадцать восьмого июня пять лет назад.
— Приезжайте, — голос миссис Карвер был необычайно сух, — и побыстрее.
Встретив их в приемном покое, Джоан Карвер столь же сухо сообщила, что в клинике есть оставленная девочка, что мать ее белая, хоть и не блондинка, вполне здоровая и очень юная, а остальное в руках Божьих.
Ким рвалась увидеть дитя — ее не особенно опечалило, что у нее «родилась» дочь, а не сын. Палмер же настоял, чтобы ему сообщили имя настоящей матери его приемной дочери, клятвенно заверив, что это останется тайной. Поддавшись на уговоры и обещание пожертвовать значительную сумму денег на благоустройство клиники, миссис Карвер с каменным лицом черкнула на клочке бумаги два слова и протянула Палмеру. Уже собираясь уходить, он замешкался в дверях.
— А бывает так, что бежавшая мать возвращается за ребенком?
— На моей памяти подобного не случалось, — ответила Джоан Карвер, не поднимая глаз от журнала, в котором что-то писала. — Этой к тому же всего семнадцать, так что сами понимаете… Но если даже и так, правды она не узнает. Я выполняю обещания.
Свое слово сдержал и Палмер — имя матери девочки не узнал никто, даже Кимберли, которой, впрочем, было не до того. Она самозабвенно нянчилась с малышкой — необыкновенно хорошенькой, но, увы, темноволосой. Ким надеялась, что на смену первым черным волосикам придут более светлые, однако этого не случилось. Палмер же не придавал таким, с его точки зрения, мелочам ровным счетом никакого значения. Его тревожило другое — то, чего сама Кимберли явно не замечала. Однако он прекрасно отдавал себе отчет в том, что жена упоенно играет в дочки-матери: наряжает трехмесячную Ариэль в кружева с бантиками, приглашает на дом известнейших фотографов Нью-Йорка, позируя перед объективами с девочкой на руках. А вечером, сдав дитя с рук на руки няне, отправляется спать, словно актриса, отыгравшая спектакль, и поднимается порой на следующий день около полудня.