— Взаимно, — лучезарно улыбнулась она.
— Одна только просьба: смени имидж бродяжки на нечто более… ммм… подходящее. Для пущего эффекта.
— Зачем тебе это? — Памела искоса взглянула на себя в зеркало, мельком отметив, что даже в джинсах и свитере выглядит превосходно.
— Хочется, — лукаво усмехнувшись, потупился Джанни.
— Обещаю, — серьезно кивнула она.
— Вот и ладно. Около восьми зайду за тобой, хорошо?
Номер, к великому ее неудовольствию, оказался двухместным, однако выбирать не приходилось. Памеле оставалось лишь уповать на то, что до появления соседки ей удастся всласть вздремнуть после утомительного перелета. С наслаждением сбросив тяжелые башмаки, она подошла к окну.
Отсюда, с верхнего этажа отеля, открывалась прекрасная панорама города. Памела задумчиво смотрела на величественный купол собора святого Петра, затянутый еле уловимой голубоватой дымкой, и на сердце у нее отчего-то вдруг стало так горько, что она поспешно отвернулась…
Что с тобой, девочка? Ты же сама напросилась, сама всеми правдами и неправдами выбила эту недельную поездку на конкурс красоты в город твоей мечты! Или ты грустишь оттого, что в двадцать два года достигла предела своих жалких мечтаний?.. А означает это всего-навсего то, что пора начать мечтать о чем-нибудь другом.
Но о чем?
Достав из чемодана белый махровый халат, Памела решительно направилась в ванную. Душ всегда подбадривал ее, когда пошаливали нервы.
Воду она обожала с детства. Очень рано, лет в семь, научилась плавать, и больше всего на свете любила нырять, непременно с открытыми глазами. Подводный мир с его смутными тенями и силуэтами стремительных рыб зачаровывал девочку, и порой ей казалось даже, что она забывает дышать… Богатейшее воображение рисовало вдали то темный абрис затонувшего галеона, то колышущиеся щупальца гигантского осьминога, хотя Памела прекрасно знала, что у побережья Калифорнии не могло быть ни того, ни другого.
Друзья прозвали тоненькую словно тростинка девочку Русалочкой Ариэль, и Памела гордилась прозвищем. Даже Шон, признанный заводила и лучший пловец, хмуро признался однажды, что девчонка обставила его, продержавшись под водой почти полторы минуты…
Да, она обставила Шона… Тогда осознание полной своей победы преисполнило Памелу невыразимым никакими словами торжеством. Этой победы уже никто и никогда у нее не отнимет…
Памела затрясла головой, возвращаясь к реальности. Ванная, сверкающая ослепительно белым кафелем и никелем, зеркало во всю стену, и в нем черноволосая девушка с мрачным, отрешенным выражением лица.
Довольно! Ведь она всегда была сильной, всегда добивалась своей цели, всегда побеждала! Приказав себе не распускаться, Памела быстро разделась и шагнула под манящие прохладные струи. Сразу сделалось легче. Налив на губку ароматного геля, Памела быстро растерла его по нежной груди, по плоскому животу, по длинным, стройным ногам. Потом долго еще стояла просто так, без движения, представляя, как вода смывает и уносит прочь усталость, грусть, застарелую боль.
Выйдя из ванной, Памела направилась прямиком в одну из спален, где, сбросив халат, блаженно вытянулась во весь рост под прохладной простыней и почти тотчас же уснула…
Мокрые ветви деревьев наотмашь хлестали по лицу, ледяной ветер не давал дышать, тьма обволакивала, тянула назад, сковывая бег. Выбившись из сил окончательно, захлебываясь горючими слезами, опустилась она без сил на мшистую землю, вдыхая промозглую сырость и запах влажной травы.
Впереди сквозь путаницу причудливо искривленных стволов и ветвей различила она свет — еле видимый, призрачный. И возник Звук. Пронзительный детский плач, жалобный и отчаянный. Не чувствуя ни рук ни ног, Памела рванулась вперед. Может быть, на этот раз… на этот раз она успеет?
Теперь гибкие ветви, словно когтистые хищные лапы, хватали за плечи, стараясь остановить, не пустить дальше. Но она не сдавалась, переступив предел сил человеческих, разрывая объятия призрачных рук, обретая крылья… Младенческий плач делался все слабее, тише и глуше… Казалось, вот-вот…
— Чего ты хочешь? — Седовласая женщина в белом халате устремила на нее сквозь очки взгляд серьезных серых глаз, всезнающих и печальных. — Твой мальчик умер. Я сожалею…
Младенец не плакал больше. В наступившей тишине услышала Памела собственный отчаянный крик.
Она проснулась в холодном липком поту, прижала руки к груди, силясь сдержать рыдания, и тотчас отдернула их. До грудей невозможно было дотронуться — они налились, соски одеревенели и невыносимо ныли… Прерывисто вздохнув, Памела спрятала в ладонях заплаканное лицо.