Так что Питер просто стоял там и наблюдал за тем, как пуля приближается к нему. Он уже представлял, как она войдет в его тело, представлял, как станет его частью, как вопьется в грудную клетку, пробьет кость, как пройдет сквозь его сердце и выйдет с обратной стороны, чиркнув по ребрам прежде, чем выйти. Он представлял себе, как кровь затопит его внутренности, как тяжело ему будет вздохнуть, потому что любой его вздох лишь увеличит содержание крови в легких. Он уже чувствовал фантомную асфиксию, он проникся наступающей смертью, как вдруг… дядя Бен выскочил перед ним и принял пулю на себя.
В тот раз Питер поразился, насколько хорошо он способен почувствовать чужое тело и чужую боль. Он ощутил, как пуля прошила живот, пробегаясь по нервам острой болью. Как она чиркнула по кишкам, раздирая за собой сосуды. Как вклинилась меж хрящами позвоночника, дробя кости и застревая внутри.
Дядя Бен упал сразу же, как лишился нервной проводимости к нижним конечностям. Питер видел это. Он наблюдал и чувствовал это. Он погрузился в эти ощущения так глубоко, что не заметил, как оказался на кладбище.
В тот раз Питер сообразил, что эффект адреналинового выброса что-то сделал с ним. То есть, сначала он реально увидел все, как в замедленной сьемке, но потом он словно потерял это самое время, вынужденный досматривать этот фильм в ловушке мозга, пока жизнь вокруг него идет без остановки.
Он хотел рассказать об этом Мэй, но, когда увидел Бена, лежащим в гробу, его мозг снова залип. Он начал наблюдать картинки того, как с каждой секундой разлагается чужое тело. Он начал ощущать это так, будто проживал разложение тела сам.
Когда он вынырнул в следующий раз, в его глаза светил фонариком какой-то доктор. Приятная темнокожая женщина улыбнулась ему, и Питер улыбнулся в ответ. Он хотел рассказать, что с ним, но тут она ударила молоточком по его коленке и он снова залип.
Из раза в раз Питер залипал в различные миры, постигая их все глубже и глубже. Он понимал, что это не совсем нормально, пытался научиться обходить. И благодаря своему упорству, у него стало получаться. Ему стоило огромных усилий сосредотачиваться на реальности, не впадая в видения, но это отнимало у него столько сил, что он не мог больше ничего, кроме как находиться в здесь и теперь.
Помогало то, что у тела остались механические навыки: есть и одеваться он мог, не тратя на это своего внимания. Как и мыться, ходить от школы до дома. Навыки вроде письма давались ему куда сложнее, но он смог компенсировать это наличием клавиатуры. К доске его не вызывали, во всяком случае с тех пор, как он однажды обнаружил себя расписывающим какую-то огромную формулу в кабинете химии, больше он у доски не «всплывал».
Но, помимо очевидных минусов, у этих «погружений» были и не очевидные. Питер потерял умение проявлять эмоции. Ему пришлось отказаться от них, потому что чувствовать на себе разложение — это одно, а вот эмоционально проживать его — от такого можно и с ума сойти. А на симуляцию таковых перед Мэй у него просто не оставалось сил. Питер понимал, как она страдает, как ей тяжело, но не мог ничего, кроме того, чтобы день ото дня сражаться со своим мозгом.
Впрочем, у «погружений» был один неоспоримый плюс. Его мозг стал работать, как часы. Он научился использовать свое состояние для того, чтобы изучать физические процессы и составлять компьютерные коды. Погружаясь в мир физических свойств, Питер запоминал их и использовал редкие проблески разума, чтобы донести свои находки до людей снаружи. Увы, вокруг не было того, кто смог бы его понять.
В какой-то момент своей жизни Питер застопорился. Он осознал, что дальше так продолжаться не может. Время, которое он проводил в бодрствовании в течение дня замерло на отметке четыре часа, тридцать две минуты, пятнадцать секунд. Больше он не мог, как бы не старался. Он уплывал позабытый всеми, кроме любимой тетушки.
С другой стороны, из-за того, что он «всплывал», он не мог погрузиться достаточно глубоко, чтобы узнать что-то новое и более фундаментальное.
Питер встал перед выбором. Чтобы продолжить свое развитие, ему нужно отказаться от чего-то одного: или от погружений, или от всплытий. И, так как второе не требовало от него никаких затрат, он решил для начала попытаться с первым.
Вселенная словно прислушалась к его просьбе и тут же подкинула ему идею: профессор Робинсон предложил им поучаствовать в олимпиаде по мехатронике, раздал брошюры и сказал, что эта олимпиада шанс каждого из них получить грант на обучение в MIT. Питер тут же погрузился в себя и выстроил идеальный план.
Так как один решить свой вопрос он не в состоянии, ему нужно как-то рассказать о нем окружающим. Причем, единственными инструментами, которыми обладал Питер были его мозги и простая механическая работа. То есть, он вполне себе мог собрать какой-то аппарат, пока его сознание плавает где-то среди электронов.
Выход состоял в том, что ему нужно создать аппарат, который бы показал, что происходит в его мозгах. Умный бы, при взгляде на это понял, что делать с Питером и помог бы ему всплыть окончательно.
Олимпиада по мехатронике пришлась как нельзя кстати. Кроме того, что он смог бы создать такой аппарат за счет денежных средств SI, он смог бы найти умного человека, который его услышит. Ну и, если там не прокатит, он сможет продолжить в университете до тех пор, пока кто-то не найдет его и не вытащит из этого омута. Если ему надоест, он сможет бросить в любой момент. Главное, что у него есть этот шанс.
В своих силах Питер не сомневался, он прекрасно осознавал, что с его знаниями он легко пройдет все отборочные туры. Он не учел только одного фактора, что ему это понравится. И понравится на столько, что эмоции станут возвращаться к нему.
Именно эмоции стали отправной точкой. Именно эти маленькие ублюдки уничтожили его хрупкое равновесие, доведя «всплытие» до пяти часов и тринадцати с половиной минут. Именно эмоции заставили его рыдать над Русалочкой, осознавая свою ничтожность. И, Питер просто знал это, именно Тони Старк привнес эмоции в его жизнь.
Все, начиная с первого теста и заканчивая возможностью учиться и развиваться дальше — во всем этом был виноват Тони Старк.
При мыслях об эксцентричном гении Питер уплывал в чужие мозги, пытаясь представить себе, каким образом электроны снуют в нервных окончаниях туда-сюда, порождая гениальные идеи, воплощая их в жизнь. Питер примеривал этот образ на себя, осознавая, что мало чем отличается. Единственное, чего ему, Питеру, не хватает — проявления наружу.
— Я — Железный Человек, — послышался рядом чей-то незнакомый голос. И Питер с ужасом осознал — его собственный. От страха его скрутило в три погибели и не отпускало до самого возвращения Мэй.
Страх — отвратительное состояние. Он не позволил ему погрузиться, сдерживая в железной хватке до тех самых пор, пока теплая рука Мэй не коснулась его плеча. Она, кажется, что-то говорила, гладила его, успокаивала. Но Питер не слышал. Он наконец-то смог сбежать в блаженную бездну своих видений.
— Из-за того, что попал в больницу, он не смог сдать экзамены.