Заннат посмотрел на Пространственника и Альваара — те молча стояли рядом с Варсуйей. Посмотрел на Эдну — она глядела в потолок. Посмотрел на Рушера, на его бледное лицо, застывшее в ожесточении.
Что, мудрый синий Монк Урсаммы? Задачка не по силам?
Перед внутренним взором встала ясная картина. Заннат увидел Рушера в колледже и в экспедиции. Забавный маленький придурок. Объект для насмешек, для шуточек, острот, для праздного зубоскальства. В скорлупке злости и недоброжелательства, в оболочке враждебности — маленький скорпион без жала.
В глазах Занната словно расползалась пелена. Сущность Рушера представала перед ним. До предела сжатая пружина. Огромный потенциал, стиснутый, скованный, зажатый в немощном и слабом теле. Чудовищное несоответствие желаний и возможностей. Джинн в бутылке. Бомба в руке. До своего сна Рушер и не знал об этом. Теперь знает.
Заннат углублялся в видение. Перед ним проплыли миллионы лет сна Рушера. Заннат пил воду в пещере сталактитов, воруя её у жителей Стамуэна, а Рушер создавал планету. Заннат бежал от камней преследователей, а Рушер заселял океаны и сушу. Заннат попал в пещеру сновидений, а Рушер шёл по облакам. Вот таковы его запросы. Не пещера с сокровищем. Не царь. Не рыцарь. Не спаситель.
Заннат увидел, как пружина вырвалась из заточения и пошла вразнос. Торжество, неистовство и ликование пронзили его, словно молнии, выжигая пламенем Сверхновой все простенькие человеческие чувства: сочувственность, привязанность, симпатии. Обиды, жалость, подавленность. Он умирал и возрождался. Он возносился и ниспадал. Он впитывал в себя Вселенную и сжимался в атом, в мельчайшую частицу материальности. Он рождал звезды и сотворял мельчайшие живые существа.
"Ты никогда не будешь прежним. Никогда!"
Заннат открыл глаза, посмотрел на Рушера и увидел слезы. И такое мучение! Такую боль! "Лучше бы мне не просыпаться! Лучше бы не жить!"
Но нет — он выживет, он сумеет. Боль притупится, останется душевная неутолённость и бешеная страсть творчества. Безумная, всепоглощающая страсть. Без ограничений всякой суетностью, вроде нравственности, гуманности, самопожертвования — смешными и мелкими человеческими слабостями.
Приобретая что-то, человек теряет что-то. Чем более приобретает — тем огромнее потеря. Безмерное могущество, почти божественная власть, лишило Калвина всего спектра человеческого мировосприятия, всей роскоши человеческого общения. Трепетности первого чувства, пламени любви, неисчерпаемости дружбы, радости прощения и счастья быть прощенным. Пространственник вышел из темницы — теперь её узник Рушер. И этого не изменить. Рушер никогда не будет прежним. Никогда! Теперь, Заннат, Великий Синий Монк, наконец-то, ты так мудр, чтобы судить об этом?!
Заннат поднялся и сказал:
— Пойдемте домой.
Эдна тоже поднялась и позвала Аргентора:
— Рыцарь Серебро, ключ от портала у тебя.
Он встрепенулся и достал из-за пояса зеленый рог Муаренса.
— Ну, в Озеро! — подсказала Эдна. Озеро поглотило рог и вскипело.
Все подошли и посмотрели. Далеко, почти у горизонта, по однообразным пескам пустыни двигались тёмные точки — это ехали машины, шла помощь экспедиции. Очень скоро они приблизятся к разорённому лагерю — надо поспешить.
— Смелее! — подбодрила Эдна.
Ааренс и Маргиана взялись за руки, как тогда, в пещере снов. На них мгновенно сменились одежды на те, в которых они прибыли на планету. Дворец прощался. Соломон и царица Савская оглянулись на всех и прыгнули в портал.
Аргентор и Наяна подошли к озеру. И тоже оглянулись, прощаясь навсегда с Рушарой, с дворцом, и со своим народом — сибианами. Ланселот, рыцарь Серебряный, и прекрасная Джиневра обрели друг друга.
— Помните нас! — крикнули они, и озеро поглотило Боба и Нэнси.
Заннат простился с монками. Он оставлял им Говорящие Пески Урсаммы. Когда печаль охватит монков, и будут сожалеть они и о своём пророке — о Синните — и о Синем Монке, пойдут они долиною Чинночи мимо бразеларов и тантарусов, мимо бродячих и дышащих теллуровых скал, к узорчатым пескам и будут слушать песни, сказки, будут говорить и будут вспоминать.
Фарид, прощённый всеми, вручил свой маленький народец — мерцающих урзоев трём оставшимся на планете расам и ушёл, простясь сердечно.
— Наш выход, дорогая. — Моррис позвал Алисию.
Бывшая дама-Инквизитор до сего момента пребывала в оцепенении, пока наблюдала уход своих бывших сокурсников. Кажется, она не могла поверить, что их пребывание на Рушаре подошло к концу, и все её надежды погорели.
— Ах, чёрт! — ругнулась Железная Королева. — Моррис, скотина, всё из-за тебя! Пока вы занимались трёпом, я сто раз могла бы сбегать в гардероб! Если бы я знала, что за гад превратил в мышиное дерьмо всю мою сокровищницу! Хоть бы моя шуба из песцов осталась! Красавчик, сволочь, ты у меня за всё заплатишь!
Выпалив всё это, она вздёрнула нос и решительной походкой направилась к озеру. Габриэл комически раскланялся перед оставшимися и догнал Алисию. Он заглянул в озеро, не замечая, как роскошная одежда на нём снова превратилась в джинсы и рубашку.
— Не смейте меня переодевать! — завизжала королева, топая ногами. Как была, в длинном вечернем платье, и на каблуках, она прыгнула в Портал. Моррис пожал плечами и последовал за ней.
Альваар подошел к Кондору.
— Профессор, Мариуш, я знаю, ты мечтал…
— Да, но Маркуса ведь больше нет. Мне некого просить о прощении.
— А стоит ли? Мы так неплохо понимали друг друга.
— Наверно, ты прав. Давай простимся.
— Прощай, Лгуннат. Прощай, сестра. Ты будешь счастлива, я знаю.
Варсуйя подошла к Эдне Стоун и легко коснулась её щеки ладонью.
— Кто знает, может, встретимся. — отвечала та.
Почти все покинули дворец. Остались только Вилли с Джедом, Пространственник с Варсуйей, волшебник Альваар. И в своём кресле, по-прежнему ни на кого не глядя, остался сидеть Рушер.
"Вилли, я должен сказать Джерраксу. Маркус определил его на гибель, когда замыслил свою Замену. Пусть этого не произошло, и не могло произойти, но мне очень тяжело от своего решения. Я должен объяснить ему."
"Нет, Альваар. Не говори! Он ничего не знает. Остается только дружба. Прошу, не отнимай у него светлой памяти о себе. Возможно, эта дружба — лучшее, что он нашел в своей жизни."
— Вилли, Джед, — проговорил Пространственник. — Как трудно с вами расставаться.
— Прощай, Хозяин. — сказал дворец. — Прощай, Фальконе.
— Элеадар, лларриаллас! — ответил по-додонски Джед.
Остался Рушер. Он смотрел на озеро. Глаза его сухи, рот крепко сжат.
— Калвин, останься с нами, — позвала его Варсуйя.
Он усмехнулся:
— Жизнь на поводке?
Пространственник приблизился и взял его за плечи. Заглянул в глаза.
"Не надо ничего говорить. Я сам так захотел."
"Хорошо." — ответил Пространственник.
И снял защиту.
***
Машины уже виднелись вдали, когда вся группа вышла к Стамуэну. В воротах города стояла старая шаария.
— Мы уходим, — просто сказала она, — прощайте.
И направилась к центру — к круглой площадке, мощёной белыми камнями. Со всех сторон туда уже сходились додоны. Снимали с голов и бросали на камни серые тюрбаны, из-под которых развертывались длинные чёрные волосы. Высокие фигуры входили в круг и исчезали один за другим. Шаария осталась в одиночестве.
— Время мёртвых! — крикнула она.
Из песка потянулись тени. Множество и множество теней. Они безмолвно затекали в круг, и тут же исчезали. Последней вошла шаария.
Стены Стамуэна просели и рассыпались в песок.
Машины приближались.