— Проведать вас.
— Ой, Зыбатушка, посмеяться ты над нами приехал.
— Да что же с вами? Расскажи ты мне толком. — Зыбата соскочил с коня. — Ты мне скажи, Стемид, ведь ещё же кто-нибудь есть, кроме тебя?
— Ой, есть, Зыбатушка, есть. Да вот ещё кое-как на ногах держусь, а остальные-то многие, пожалуй, и подняться не могут.
— Что же с ними такое?
— Изголодались мы. Не трогает нас Владимирова дружина, не знаю, почему. А лучше, кабы разом ударили. Хуже той беды, которая у нас теперь в Родне, и на Руси никогда не бывало.
— Да что же вышло? Как?
— Так и вышло, Зыбатушка. Ведь налегке пошёл наш князь Ярополк сюда из Киева, ничего с собой не захватил. Всё здесь найти думал, а здесь-то ничего и нет. Как окружили нас новгородские дружины, так мы, почитай, в день али в два все запасы проели, а теперь вот с голоду мрём. Худо, Зыбатушка.
— Бедные, бедные, несчастные, — воскликнул воин, — и всё-таки вы верными князю остаётесь.
— Да как же не оставаться-то? Обещание дали, нужно. Ежели мы да изменим, то что же тогда будет. Ой, Зыбатушка, молю я тебя: не ходи ты к нам, не показывайся.
— Это почему?
— Да боюсь я, как увидят тебя дружинники-то наши, так кто их знает, ещё больше духом смутятся, и бросят князя своего. Не ходи ты. Ежели что передать желаешь, так мне скажи.
Сердце Зыбаты так и трепетало от боли; уже по тону, каким говорил эти слова его бывший товарищ, он видел, что в Родне голод свил себе прочное гнездо.
— Вот, — сказал он, отвязывая от седла так неожиданно пригодившиеся припасы, — отдай ты. Мало здесь, ну, сколько есть, а князю поклон скажи. Обидел он меня, а я зла на него не имею.
— Ой, Зыбатушка, — воскликнул Стемид, — вот что я тебе скажу! Ведомо нам всем, что с Владимиром вы большие друзья и при нём ты в ближних людях состоишь; так я тебе одно скажу: хочет наш князь к вашему князю на поклон идти, хочет мира у него просить и милости, сам себя с головой ему выдаёт. Так поговори ты с Владимиром, может быть, и не поднимет он руки на брата своего.
— Не ищет Владимир головы Ярополка.
— Ой, ой! Он-то не ищет, да другие хотят.
— Кто другие?
— Ой, будто не знаешь?
— Нонне, что ли?
— И Нонне, и Блуд. Что только им Ярополк сделал, понять не могу, а злобятся они на него, и оба они лютые его враги.
— Так что же Ярополк не идёт к Владимиру? Ведь, ежели бы он с поклоном к брату пришёл, так, может быть, и в самом деле милость у него заслужил бы?
— Да, видишь ты, не хочет он, старший брат, младшему кланяться. Хочет Ярополк до конца свою судьбу испытать. Блуд и Нонне задумали Владимиру передаться, а сами князю Ярополку то же советуют, то ещё его отговаривают, подбивают в венгерскую землю бежать. А Ярополк им верит. Он не знает, на что и решиться, а всё равно ждать не долго. И теперь-то нас новгородские рати голыми руками взять могут, а ежели только князя не будет, так сами передадимся. О-ой, Зыбатушка, прости меня, не гневайся, поспешу я скорее к товарищам с подарками твоими. Они и не знают, какое счастье, привалило. Пир мы устроим, какого и не видывали давно; и Варяжко, друга твоего, позовём, поклон от тебя скажем.
— А дозор-то как же? Разве можно бросать?
— Что дозор, всё равно никто сюда не придёт, никому мы не нужны. Так поезжай же ты, родимый, обратно.
Голос Стемида дрожал.
Зыбата угадывал, что он ждёт не дождётся, когда можно ему будет вместе с товарищами приняться за так неожиданно доставшиеся им припасы.
— Ну, прощай, Стемид, быть по-твоему, вернусь я в стан. Варяжко поклон скажи и князю челом ударь.
Повернул лошадь и тронулся обратно от неприветливой Родни.
«Судьба Божия неисповедимая сказывается, — думал он, — никто, как Бог всеведующий, предаёт Ярополка в руки Владимира, а что из сего будет — не человекам предугадывать. Может, и в самом деле Промысел Божий неведомыми путями ведёт новгородского князя: в могилу, в язычество погружен он, а кто знает, не засияет ли через него над всей Русью свет великой Христовой истины?
13. ТЁМНЫЕ ЗАМЫСЛЫ
Родне, действительно, приходилось очень плохо всем осаждённым. Легкомыслие князя особенно поразительно выказывалось в той неосмотрительности, с какой он принял здесь осаду. Трусливый Ярополк загнал здесь сам себя в такую ловушку, из которой, как только появились новгородские войска, не оказалось для него ни малейшего выхода.
Он знал, что дружины Владимира смелы, воинственны, решительны, что если они идут против врага, то думают лишь о том, как бы одолеть его. И вдруг словно какое-то затмение нашло на киевского князя: он вообразил, что Родня настолько неприступна, что новгородские дружины разобьются об неё, как разбиваются волны о неподвижные утёсы среди моря.