Он слегка вопросительно приподнял бровь.
Руслана поняла, что он заметил её оценивающий взгляд. Как же неловко. Она быстро пролистала книгу и прочла что-то из второй половины:
— И в вихре пламени родился сокол огненный…
Незнакомец перебил её с плохо скрываемой радостью:
— И ветер ретивый раскрыл его крылья… И не было ему равных в полёте под небом… И молнии склонились и подчинились ему…
Похоже, он и правда знал всю книгу наизусть.
"Ещё и умный…" — подумала Руслана, но быстро пресекла эти мысли, как будто они были чем-то постыдным.
Девушка осмотрела комнату. Единственное окно заперто снаружи, а, скорее всего, — заколочено досками. Небольшая кровать, дубовый стол под окном, табурет, платяной шкаф без дверей: в целом, скромно обставленная спальня без лишних предметов. Слева за тонкой дверцей примыкала ещё одна комнатка, служившая уборной.
И цепь.
Железная цепь толщиной в два больших пальца достаточно длинная, чтобы обойти комнату, но к выходу уже не подпускавшая.
— Как тебя зовут? — спросил юноша, но, не дождавшись ответа, продолжил, — у Гордияна только сыновья и он не говорил, что у него есть дочь или племянница… И вы совсем не похожи. На тебе дорогое платье, так что служанкой тоже быть не можешь.
Он пытался говорить, как можно быстрее и дружелюбнее. Боялся, что девушка уйдёт.
— Меня зовут Руслана, — ответила она, — я просто гостья, поживу здесь какое-то время.
После недолгой паузы она добавила:
— Ты любишь читать?
Юноша опять мило улыбнулся.
— Люблю, только у меня не большой выбор, — он подошёл к столу и взял три тонкие книги в тряпичном переплёте, — это всё что у меня есть.
Он хотел передать их Руслане, но цепь задержала его в метре от девушки. Она сделала шаг на встречу и взяла книги. Все три оказались сборниками лесных сказок.
— Да, выбор не большой, — усмехнулась Руслана, — их ты, наверное, тоже выучил?
Юноша понял, что она не собирается уходить и расслабился.
Впервые за месяц Руслана могла просто поговорить с кем-то. Без презрения в её сторону, без унизительной уступчивости с её стороны.
Он спрашивал о прочитанных историях, а она заставляла его на память рассказывать любимые отрывки. Точно получалось не каждый раз, но она не помнила наизусть ничего и не могла перепроверить.
Руслана почему-то совсем потеряла осторожность и села на табурет, облокотившись на стол. Юноша сидел рядом на кровати. Взгляд Русланы часто останавливался на цепи, но она стеснялась спросить. Парень, конечно, это замечал, но игнорировал.
Почти догорела восковая свеча.
— Скоро рассвет, мне пора идти, — зевая, сказала Руслана.
Руки девушки уже полностью лежали на столе, подпирая уставшую голову.
Её новый друг тоже устал.
— Подожди, ты придешь завтра? — с надеждой спросил он.
— Если признаешься, как тебя зовут — приду.
Руслана не хотела уходить, но это было необходимо, причём срочно.
Юноша задумался и ответил не сразу:
— Меня зовут Алоис, но ты можешь звать меня просто Ал.
— Хорошо, Алоис, я приду, — пообещала Руслана.
Уже около выхода она вспомнила про ключ от дверного замка, что лежал в её кармане. Она обернулась и бросила на него виноватый взгляд.
— Конечно, ты должна запереть дверь, — Ал указал на свою прикованную ногу, — эта штука не даст мне сбежать, даже если ты откроешь её настежь.
Руслана попрощалась и вышла.
Она не вернётся ни завтра, ни послезавтра.
2 Целебные травы
Почти девять лет.
Спины грубых охранников, немые идиоты-слуги и этот старый выродок, строящий из себя ангела-спасителя.
Вернётся ли та глупая девушка?
Может ли она добыть ключ от цепи или хотя бы напильник? Нет. Напильник не поможет, оковы вымочены в мёртвой воде, их ничем не разрубить.
К тому же, это остров. Доплыть до берега нереально. Нужен корабль, а Руслана здесь никто, обычная воровка книг.
Надо придумать, как её использовать.
Алоис не хотел ошибиться и снова оказаться в подвальной темнице.
Три тысячи сто одиннадцать насечек он оставил на стене своей предыдущей тюрьмы. По одной в день. Времена года отличались только температурой и сыростью его большой, но почти пустой камеры.
Его больно били, когда он пытался бежать или поднимал шум, но никогда не оставляли опасных травм. Боль была единственным разнообразием его монотонного существования.