о... Пока ничего. Расскажи подробнее, как сошлась с Глебом. - Просто сошлась. После смерти Бориса в буквальном смысле ходила сама не своя. Даже на госэкзамены не пошла. И еще... Ты не знаешь... Ну, в общем, через день после похорон выяснилось, что я беременна... Чернов осел в кресле. По понятным причинам он предосудительно относился к абортам. Сострадание, смешанное с неприязнью к житейской практичности, смяло его душу. - И ты сделала аборт... - произнес он, попытавшись сделать взгляд равнодушным. - А что в этом такого? - Ничего. Если бы я был женщиной, я, наверное, оставил бы ребенка от любимого человека... Но я тебя не виню. В двадцать шесть оставаться с ребенком на руках... - Да, с ребенком и без бабушек и дедушек... В общем, я сделала аборт и в то же день уехала, куда глаза глядят. В конце концов, устроилась учительницей младших классов в одном таежном городке. Через неделю дали комнату в семейном общежитии, и мне надо было подписать бумаги у одного большого человека. На работе он бывал редко, и я поехала к нему. Там и познакомилась с Глебом, его сыном. Поговорили с полчаса... - В его комнате? - насупился Чернов. Он ревновал. - Нет, в гостиной. Когда я собралась уходить, Глеб пригласил меня в молодежное кафе. - Вот так? И ты согласилась? - Да. А что тут такого? В городе я никого не знала, одна-одинешенька, а он был такой настырный... - Настырный... - Я знаю, о чем ты подумал. Что он затащил меня в постель. - Я бы постарался... - Не было этого. И не надейся. - Не было, так не было. Ну а как вы дошли до венца? - Глеб учился в Новосибирске. После нашего знакомства учебу забросил, стал приезжать каждую неделю. И однажды мне позвонила его мать. И сказала, плачущим голосом: «Нам с тобой надо что-то делать, чтобы он... чтобы он мог нормально учиться». И пригласила меня в гости. Вечером приехал Глеб. Он собрал всех в гостиной и сделал мне предложение. Я вспомнила Бориса... Вспомнила, как он просил моей руки, как рассыпал передо мной охапку огромных красных тюльпанов, вспомнила и... и покачала головой. Однако Глеб продолжал настаивать, хватал за руки, и я, в конце концов, согласилась... - Пожалела? Точно так же, как Черную Маску? - Да, наверное. - Пожалела и прожила в нелюбви пятнадцать лет... И он жил с тобой пятнадцать лет, жил, зная, что ты не любишь. Это такая мука, жить с человеком, который не любит. - Я же говорила, что после смерти Бориса, я как бы выгорела изнутри. Говорила, поступала автоматически... А он так просил... На коленях умолял. - Все это понятно, но объясни, как ты могла упрекать Глеба в невнимательности, в отсутствие любовного пыла, в скупости и прочее? Ты говоришь человеку, человеку, с которым спишь, говоришь, повторяешь, что не любишь и требуешь от него участия, нежности, ласки? Денег на дорогие шмотки, наконец? О, господи, как я его понимаю! - Все люди требуют от других то, что сами дать не могут... - Послушай, ты ведь не только не любила Глеба, ты ведь ненавидела его? - не мог Чернов остановиться, невзирая на неприязнь, засветившуюся в глазах Ксении. - Ты ведь не раз подчеркивала, что испытываешь определенные негативные чувства к старшему сыну, сыну, внешне и внутренне похожему на мужа? - Да, он такой же, как отец... Ведет себя так же, думает так же. И смотрит исподлобья, как он. Мне иногда кажется, что в нем сидит Глеб... Его дух, его ненависть ко мне... - Понимаю... Значит, ты чувствуешь вину... - Ты ничего не знаешь! - выпрямившись, засверкала глазами Ксения. - Он был дурак, понимаешь, дурак! Ты не знаешь, как он мучил меня своей ревностью! Однажды улетел в Ленинград по своим делам. А утром следующего дня открывается дверь, он влетает и наотмашь бьет меня по лицу. Оказывается, он звонил из Питера матери, и та сказала, что... что Андрей, его брат, ночевал у меня... - Он тебя бил!? - расстроился Чернов. - Нет. В тот день он распустил руки первый и последний раз... - Остудила, небось, чугунной сковородой? - Нет, просто сказала, что если он меня ударит еще хотя бы раз, то я заберу детей и уйду. Он поверил. - А ты... ты в самом деле спала с Андреем? - И ты туда же! Они помолчали, глядя в стол. Когда пауза стала неприлично емкой, Чернов придумал спросить: - Слушай, ты привела достаточно пошлый пример ревности. Но почему ты его назвала дураком? Да еще так убежденно? - Дурак, он и есть дурак, - поморщилась Ксения. - Извини, я тоже ревнивый, значит, и я - дурак? - Ты ничего не знаешь... - Чего я не знаю? - Ну, вот, например, когда к нам приходили гости, хоть его отец, он залазил в ванну мыться и сидел там, пока все не уходили... Два, три часа сидел, плескался. - Вот это фишка по теме. Очень похоже на шизофрению. Шизофреники любят замыкаться. В ванных комнатах, в шкафах, под кроватями. Еще один примерчик, пожалуйста. - Однажды к нам должен был прийти риэлтер, - улыбнулась чему-то Ксения. - Мы хотели поменять квартиру на большую. И, вообрази, перед его приходом Глеб мне сказал, совершенно серьезно сказал... Женщина замолкла в нерешительности. - Что сказал? - «Залезу-ка я в шкаф, посмотрю, послушаю». Он был уверен, что риэлтер, увидев, что в доме больше никого нет, примется меня окучивать. И я, не смогу ему отказать, даже в присутствие мужа. - Клинический случай... И что, залез он в шкаф? - Залез и сидел в нем целый час. Представляешь, что со мной все это время творилось? - Клинический случай шизопаранойи. В психиатрии все это называется синдромом Отелло. Есть еще что-нибудь для букета? То есть для истории болезни? - Есть... Магазин наш стоял напротив дома через площадь. Так он целыми днями напролет стоял у окна и высматривал в бинокль, кто из моих знакомых заходит в магазин и сколько времени там проводит. И потом выговаривал, что Гриша Краштопенко пробыл у меня семнадцать минут, а Пахлай - целых двадцать одну. - Да уж... Получается, что ты была у него под «колпаком». Как же он тогда не накрыл вас с Черной Маской? - Я ж говорила, он дурак был... - Интересные шляпки носила буржуазия... Ну и мужики у тебя были! Один маньяк, один шизопараноик, один эксгибиционист и я в пограничном состоянии. Ты, милая, психов прямо как магнит притягиваешь... - Глядя на тебя, трудно в этом сомневаться. - Но вернемся, однако, к истории болезни, - сказал Чернов, посмеявшись. - Кто же все-таки убил Глеба? Черная Маска? Кстати, как звали этого неформала? - Дмитрий Константинович. Жена звала его Димоном. Ксения выпила рюмочку. Она еще не решила, что будет говорить. - Димон... - повторил Чернов задумчиво. - Димон... Эксгибиционист-убийца... Пошло до крайности, хотя свежо... - Узнав о смерти Глеба, я сама подумала, что это Димон убил. За месяц до этого ко мне подошла его жена, на рынке подошла, и потребовала, чтобы я оставила ее мужа в покое. Представляешь, чтобы я оставила его в покое! И если я этого не сделаю, то она пойдет скандалить к моему мужу. Я ничего не ответила - не могла, была оскорблена до глубины души. Я пристаю к ее мужу! Успокоилась и вечером сама пошла к ним домой. И сказала, что если они не оставят меня в покое, то я расскажу мужу все, в том числе и о том, чем Димон занимался у его плетня дождливыми летними вечерами. Димон побледнел, и не из-за того, мне кажется, побледнел, что я пообещала его опозорить, а из-за того, что понял, что потерял меня окончательно... - Из всего этого получается, что Глеб не мог не знать о вашей связи... Городок маленький, а тут такие страсти. - Может быть, и знал... - Может быть, и знал... - повторил Чернов. - Не это ли знание привело его к смерти? - Погиб он не из-за этого... Из-за матери... И отца. - ??? - Мамочка его, Вероника Моисеевна... Это она воспитала его таким... Сама чистенькая интеллигентка. Приезжала с мужем в очередной город или поселок и начинала просветительскую деятельность. Кружки поэзии, икебаны, самодеятельные театры... Мимо пьяного пройти не могла, домой отвозила... Честностью своей хвалилась. - Причем тут икебана, честность и доставка алкоголиков на дом? - Наехал на Глеба один электрический деятель. Магазин отключил... А Глеб вместо того, чтобы договориться по-хорошему - ведь можно было с таким отцом - стал качать права. Вор, мол, должен сидеть в тюрьме. В суд подал и выиграл дело. А на процессе вскрылись такие факты, что заместителю его отца лет десять засветило прямо в ж... Чернов поморщился. - Ну, прямо в глаза засветило, - довольно усмехнулась Ксения. - И заместитель этот послал двоих своих людей, и они убили Глеба в гараже, нагло, принародно убили. Одного убийцу потом нашли застрелившимся из охотничьего ружья. Все было сделано очень хорошо, не подкопаешься, второй все на него свалил... - Дела... - покачал головой Чернов. - Уж лучше бы Димон... А почему ты сказала, что Глеб из-за отца погиб? - Да, ведь это Владимир Иванович подрядную фирму под сына организовал. И... - Что и? - Да ничего... - Погоди, погоди... Как я понимаю, заместителя Владимира Ивановича не посадили? Ксения покивала, не сводя с визави потемневших глаз. Чернов, догадываясь, также закивал: - То есть Владимир Иванович, отец Глеба все знал и ровным счетом ничего не сделал, чтобы посадить человека, заказавшего его сына? - Да. Ровным счетом ничего. Между ними крутились такие деньги... Владимир Иванович, короче, все съел и через два месяца после похорон Глеба сидел генералом на дне рождения его фактического убийцы... Чернов задумался. Глаза Ксения стали острыми. - И съел он не только это, но и деньги и имущество моего мужа... - продолжала она. - Мне осталась одна зачуханная квартира в Подмосковье, и та записана на сыновей. А у него в марьински